Фактор Николь
Шрифт:
Пили чай из талой воды. Ели кислые печеные яблоки. Мечтали о мясе. Мы с Кузей мечтали, а Николь ела. Сказала, что сядет на диету позже, что у нее нервы и перемены в жизни. А для жизненных перемен очень важны калории и хорошее настроение.
Жалкая попытка оправдаться.
– Он сказал, что не может быть со мной, чтобы я подыскала себе кого-то, кто смог бы меня любить, что все, что между нами было, закончилось. И что я на него вешаюсь…
– Убью, – сказала я.
– Надеюсь, ты сказала ему, что он – импотент и что все оргазмы ты имитировала, не желая его расстраивать? – спросила Николь, хрюкая от
– Убью, – снова сказала я. На этот раз уже не Роме.
– Если нет, немедленно звони лучшей подруге… У тебя есть лучшая подруга для таких случаев? – Наевшись мяса, Николь позарилась на наши яблоки. – Дайте сахар! Это невозможно есть. Когда мы отсюда уезжали, был очень модный анекдот: руки мыли с мылом, значит, чай будете пить без сахара. Уже никому и не объяснишь background [13] процесса. Звони прямо сейчас. И сообщи ей об этом по большому, огромному секрету. И всё. Дело сделано! Он – импотент. А яблоки ваши – ужасные. Эй…
13
Здесь: исходные данные (англ.).
Это она мне. Моему лицу, которое замерло между желанием убить Рому вместе с Николь и не выдать на-гора краску. Убить и не покраснеть – от такого девиза любое лицо станет откликаться на призыв: «Эй…»
Здравствуйте, люди! Я – ханжа. Несмотря на Гришу и Мишу, Романа и Алекса. Я – ханжа. И от знания о новой Кузиной жизни мне хочется провалиться сквозь землю. Выдавить из себя раба оказалось значительно проще, чем задушить в себе тещу.
Когда Кузя сказала мне, что… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Я не помню, какими словами она мне это сказала. У меня сразу заложило уши, прыгнуло давление, подкосились ноги. Но я держалась за нож и картошку. И конечно, не рухнула, не подала даже вида. Стояла и смутно соображала, что бы такое современное и уместное сказать. Металась между: «Ну и как тебе?» и «Так ей и надо!» (ей – девственности). Но из глубины почему-то рвалось мамино-бабушкино: «Кто теперь тебя замуж возьмет?» и «Как ты мужу в глаза смотреть будешь?».
Я была в тот момент такая затхлая, такая винтажная, пропахшая каплями «валерианы», обсаженная декоративными фикусами и фильмами «А если это любовь?», «Жестокий романс» и почему-то «Волга-Волга».
«Волга-Волга» меня и стабилизировала. Люди в нечеловеческих условиях ехали петь. А у меня и условия были хорошие, и нож в руке, и петь никто не требовал. Я поцеловала Кузю в макушку и спросила: «Будем ждать младенца или вы – как большие, и СПИД не пройдет?»
Кузя сказала, что не пройдет.
А я бы хотела с самого того момента начать ждать младенца. В моих тогдашних глазах дети могли бы стать единственным оправданием Кузиного внебрачного секса.
И кто я после этого? Ханжа.
– Эй, – повторила Николь, но уже другому, вполне раскаявшемуся моему лицу. – Не надо так убиваться. Тем более что ребенок уже не плачет. Он уже кипит. Сейчас скажет речь.
– Любовь никогда не перестает, – всхлипнула Кузя.
– Ага, и рыдать надо для легкости во всем теле, а не для инфаркта в молодом возрасте. Где слюни? Где
– А почему ты воспитываешь мою дочь?
– Потому что я – позитивная и последовательная, – гордо сказала Николь.
Жаль, что у нас на кухне не ходят троллейбусы. Это большое неудобство. Потому что мне очень хотелось проехаться. Побыть среди людей. Где-нибудь на поверхности земли, но в толпе и пробках.
Конечно, она последовательная, моя большая подруга Николь. Хорошо, что в нашей редакции все такие, как я, – параллельные и незавершенные, способные порушить правильно налаженное расписание и прийти на работу утром, прямо к восьми, то есть практически ночью.
Я сказала ей: «Утро в редакции начинается в одиннадцать! И то…» Она ответила: «Когда у вас одиннадцать, у нас – три часа ночи. Извините, но в это время мы уже спим! В полночь я могу, в полночь у меня энергетический рассвет. Пусть мне пойдут навстречу, а?»
Навстречу Николь пошел наш главный редактор Игорь Олегович. И.О. Очень точное и удачное имя. Если разобраться, это наше общее сегодняшнее имя. Мы все тут – исполняющие обязанности. До срока. До поры. До момента, когда придет настоящий, назначенный, избранный. Но он все не идет. И нет на нас никакого Маяковского крика: «Которые тут временные? Слазьте!» Потому что если мы слезем, то кто тогда останется?
Вот именно.
Игорь Олегович пошел навстречу Николь, потому что он был последним западником нашей округи. Он любил фонды, гранты, Энди Уорхола, джаз (с детских лет), выступал за легализацию легких наркотиков и бесконечно стажировался там, где «заграница нам поможет». По образованию он был врач-стоматолог. Поэтому еще у него был собственный зубопротезный кабинет и диплом, подтверждающий его участие в одной операции по пластике человеческого носа. Скорее всего, поддельный. Диплом поддельный или нос – значения не имело. Люди просто завидовали Игорю Олеговичу и его способности быть везде.
Хотя чему завидовать, если сейчас все – везде и практически никто – не на месте?
– Что вы хотите писать для нашей газеты? – вежливо спросил Игорь Олегович, с интересом разглядывая Николь.
– Всё. Я хочу писать для вашей газеты всё – очерки, репортажи, обзоры, комментарии. Я очень талантливая.
Я стояла в углу. (Не присаживалась, чтобы была возможность маневра. Стояла, чтобы сбежать. Как обычно.) И кивала. Да, мол, может. Очень талантливая. Кому я кивала, если Игорь Олегович на меня все равно не смотрел?
– А ваша тема? – спросил он, улыбаясь с ленинским прищуром.
– Любовь, – скромно потупилась Николь. – Оргазмы. Выход на астральный уровень понимания друг друга.
– Угу. Выход на астральный уровень, и уже там – маньяк? – заинтересовался наш временный шеф.
– Почему маньяк? Лю-бовь… Двое идут рядом, держатся за руки, встречают человека, говорящего на иностранном языке и…
– Убивают его, потому что он – агент Моссада? – совсем возбудился Игорь Олегович.
– Нет! – вскрикнула Николь (прямо вскрикнула, как в любительском спектакле по повести Н. Гоголя «Ревизор»). – Они понимают его!