Фактор Николь
Шрифт:
Но даже я… Даже я, у которой каждая клеточка орет так, что папа Алекса набирает 911, согласна сделать шаг назад.
Секс – это качественная одноразовая дурь, на которую можно подсесть плотно и неизлечимо. Зато памятник ему не поставишь.
Го взял меня за руку. И этим я жива. Оля, только этим. И ты тоже – не ври. Мы живы теми руками, которые когда-то взяли нас за руку. Руками-руку… Ну и что? Я могла бы найти другое слово, ты знаешь. Я – очень талантливая. Но других – нет.
Рука – это единственное выполненное обещание, после которого ничего не надо. Но в пятнадцать лет этого понять нельзя.
У
Если бы я умерла с химиком в пятнадцать лет, меня бы пришлось хоронить. А это – жалко.
А пальцы у него были корявые, зато ладонь – просто огромная, похожая на пещеру Лихтвейса. Откуда у меня в голове эта пещера, ты не помнишь? Ну и ладно.
Их было всего двое, взявших меня за руку. Тот химик и Го. Твой Алекс сразу схватил меня за грудь (конечно, у меня очень красивая грудь, я бы и сама себя схватила на его месте). А тебя, Олька? Ну давай, не ври… Не ври, потому что я знаю правду.
Она заключается в том, что Алексу и всем другим хотелось, чтобы я была женщиной. С женщинами можно все, чего нельзя с детьми.
Нас, детей, стильно и правильно защищает Уголовный кодекс. Жаль только, что у Уголовного кодекса такое короткое детство.
Потом мы увидели ворону. Я сказала: «Это – ворона». А Го сказал: «Сорока».
Мы поссорились. Я сказала, чтобы он мне больше не звонил. И целый год он не звонил, представляешь?
Когда мы помирились, я снова была в этом платье. Хорошо, что не выбросила, да? Ну, согласись, Оля, платье – не телевизор. Оно показывает нормальных людей в нормальных житейских ситуациях.
Он так стеснялся, мой Го… И я тоже. Любовь – это стеснение. Поэтому раньше я предпочитала страсть. Мы не знали, что сказать друг другу. Представляешь, он дышал! Через нос в него заходил ничем не примечательный общий воздух, и через нос же – вот где волшебство – выходил его, его собственный, и я могла его попробовать. Во мне теперь так много этого воздуха. Ты должна быть более внимательна к шарам. Теперь ты можешь встретить меня среди них.
А когда я лопну…
А еще у нас родились близнецы. Два мальчика и две девочки. Ты думаешь, что я гоню? Кстати, это слово у вас все еще считается актуальным? Помнишь, ты мне проспорила, что «голимый» – это ошибочное производное от «гонишь»? А я всегда знала, что это два разных слова. Одну девочку и одного мальчика мы назвали в честь тебя и Алекса. А других – в честь родителей Го.
В именах, которые мы даем детям, часто проявляется все наше сиротство. Мое, но не Го. У него очень хорошая семья. Отец, конечно, похож на самонаводящийся электрический нож. Но это совершенно безопасно для окружающих. Зато мама… Ее зовут Наташа. Алекс, я уже писала тебе о ней.
Близнецы выросли. Мальчики захотели стать космонавтами, а девочки – врачами. Мы долго отговаривали и тех и других. И поссорились во второй раз. Го был категорически против медицины. Он сам – известный психиатр и знает, как это тяжело и больно. И как бесполезно – бежать за человеком, который хочет уйти и побыть в одиночестве со своими друзьями.
А я совсем наоборот, я – противник космоса. После Юрия Гагарина там нечего делать. Никто не может так улыбаться, как Юрий Гагарин. А зачем профессия, в которой есть только одно сплошное служение и долг?
Кузя, полная версия фразы, которую ты мне цитировала так долго и неудачно, на английском языке звучит так: Love is patient, love is kind. It does not envy, it does not boast, it is not proud. It is not rude, it is not self-seeking, it is not easily angered, it keeps no record of wrongs. Love does not delight in evil but rejoices with the truth. It always protects, always trusts, always hopes, always perseveres. Love never fails. [17]
17
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (англ.). (Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла, 13:4–8.)
Любовь never fails. По-вашему это означает «не перестает». По-нашему – «не растрачивается, не истощается, не расходуется».
Мы – дураки. Еще как расходуется. Но таки – не перестает. Вы правы, Кузя, вы правы…
Он увидел меня. Я увидела его. Такие глаза, девочки, такие глаза…
Он выбежал ко мне навстречу из своего физического тела. Но тело (тот еще получился цирк, если кто его наблюдал. А наблюдателей было много. Не у всех же лето, как у меня. Я – в платье, сиськи – в борще, борщ – дома, в кастрюле, кругом завистники. Цирк. Точно цирк…) побежало в другую сторону. Сначала засеменило такой деловой походкой, а потом ка-а-а-ак рванет. Только его и видели.
На войне не без убитого, девочки. А я – охренительно жива. Вместо «охренительно» могла бы написать как есть, без цензуры. Но боюсь, что слово «член» в подзаборной обработке может нанести Кузе моральный вред. А я ведь когда-то мыла ей жопу и пела романсом «Человек рассеянный с улицы Бассейной».
В общем, я, конечно, пойду еще раз. В школу или куда придется… Совершенно не могу спать, есть и писать очерки для Игоря Олеговича, зная, что мы с Го находимся в ссоре из-за будущего наших детей!»
Перед тем как мы сдадим книгу в печать, эту часть можно будет выбросить. Она – ни о чем. С тех пор как я поссорилась с Николь, новостей нет. Все идет по плану, в голове – мурашки.
В шесть утра она позвонила мне, чтобы помириться. А я в шесть утра привыкла смотреть телевизор. Которого у меня теперь нет. Сначала я бросила трубку. Потом подумала, что человек – в чужой стране, и всё ему здесь не по зубам, не по силам. И это как-то некрасиво. Пока я думала об этом, она перезвонила мне сама.