Фактор страха
Шрифт:
— Ну, бабушка, ты прямо как Цицерон, — сказал Дронго. — Следователи у нее были?
— Сидит один молоденький, — вздохнула медсестра, — краснеет и вопросы задает. Да разве такой поймет что-нибудь? Она уже в сознание пришла, но молчит. Известное дело, бабы народ живучий.
— Все, убедила, — кивнул Дронго, — веди нас к этой живучей. Только поскорее, у нас мало времени.
— Бывают же такие стервозы, — сказал он тихо. — Хотите поспорим, что дочерей у нее нет. И мужа нет.
— Совсем не обязательно, — ответил Романенко, — но поспорить могу.
— Скажите, пожалуйста, — обратился Дронго к медсестре, — у вас есть семья?
— А как же, — ответила женщина. — Два сына, оба женаты, но такого блуда никогда не допустят. Они своих жен в строгости держат.
— А дочь у вас есть?
— Бог миловал, — ответила она, поднимаясь по лестнице, — а то выросла бы вертихвосткой. Мне невесток хватает.
— Один ноль, — согласился Романенко. — А как насчет мужа?
— Интересно, как бы ваш муж отнесся к этой женщине? — продолжал Дронго.
— Так же, как я, царство ему небесное. Он у меня помер, почитай, десять годков будет. А мы с ним в строгости жили, в согласии.
— Поразительно, — пробормотал Романенко, — нет, спорить с вами нельзя. Ваша проницательность даже пугает.
— Она не способна понять женской боли, — заметил Дронго, — и во всех грехах винит женщину. Это характерно для старых дев и не имеющих дочерей женщин. А насчет мужа я просто догадался чисто интуитивно, по всяким мелким деталям.
Кроме Мары, в палате лежали три женщины, они с интересом прислушивались к вопросам Савина, на которые Мара не отвечала, отвернувшись к стене. Увидев Романенко, Савин быстро поднялся. Обычно делами об изнасиловании занимались сотрудники районной прокуратуры, но, учитывая связь женщины с Чиряевым, Романенко поручил допросить ее Савину.
Мара пришла в себя еще по дороге в больницу. Воспоминания о случившемся были невыносимы. Надо сказать, что особой боли она не испытала, мучили отвращение и стыд. Все истязания бандиты отложили на потом, вначале хотели позабавиться с ней и получить удовольствие. Тем более что, обессилев от страха, она не оказывала никакого сопротивления. Удовольствие они получили, последнее в жизни, и так и остались лежать бездыханными в ее квартире.
Мара не могла поверить в случившееся. Какие-то неизвестные появились в квартире, застрелили ее мучителей, ничего не взяли и ушли. Как стыдно, что они видели ее в таком состоянии. Эти люди ее спасли. Она их не знала и, возможно, никогда не узнает.
За полчаса, проведенных у постели Мары, Савин не добился от нее ни слова. Врачи не нашли у нее никаких повреждений, ни внутренних, ни внешних, и положили ее в палату для выздоравливающих. Ее соседками оказались три женщины, одна из которых была проститутка, избитая сутенером, и это Мару шокировало. Быстрее, чем ожидала, она оправилась от шока, как только узнала, что все бандиты мертвы. Но отвечать на вопросы следователя при посторонних Мара не хотела.
— Она молчит, — доложил Савин, разведя руками.
Романенко нахмурился. Он хотел что-то сказать, но Дронго остановил его, кивнув на соседок Мары.
— Будьте любезны, — обратился он к женщинам, — выйдите на несколько минут.
Он знал, что эта палата для выздоравливающих и своей просьбой он женщин особенно не обременит.
— Из-за этой шалавы мы должны в коридоре стоять, — возмутилась проститутка, но вышла вслед за двумя другими соседками. Мара повернулась и увидела Дронго. Сразу оценила и его костюм, и стильный галстук. Странно. Он не похож на обычного следователя. У тех казенные лица и форменная одежда. Может, он из другого ведомства?
— Извините, — сказал Всеволод Борисович, опустившись на стул, пододвинутый ему Савиным. — Мы хотели бы с вами поговорить.
— О чем? — спросила Мара. — Вы ведь и так все знаете.
— Не все. Мы не знаем, кто к вам пришел и почему вы открыли дверь.
— Мой водитель, этот негодяй Шуляков, — с ненавистью произнесла она, — позвонил в квартиру. Больше я ничего не помню. Я потеряла сознание и пришла в себя только в больнице.
— Вы знали этих людей?
— Одного знала, Матвея Очеретина. Бандит и насильник. Двое других, насколько я поняла, его телохранители.
— Зачем они пришли?
— Не знаю.
— Они чего-то просили, требовали?
— Нет, ничего.
— Почему вы сразу не позвали на помощь? Вы могли закричать, подбежать к окну, выбить стекло.
— Мне это не пришло в голову.
— Но зачем все-таки они пришли? Вы ведь и раньше видели Очеретина?
— Да, встречала, — она старалась не смотреть на сидевшего рядом Дронго. Для нее оба следователя, и молодой, и пожилой, существовали лишь постольку, поскольку досаждали ей своими вопросами. Другое дело Дронго. В нем она сразу почувствовала мужчину. Но после предательства Фанилина ничего, кроме отвращения, мужчины у нее не вызывали. Поэтому она и не смотрела на Дронго.
— Где и когда вы с ним встречались? — спросил Романенко.
— В разное время и в разных местах. — Она боялась упоминать имя Чиряева, что могло повлечь за собой последствия еще более тяжелые. Только сейчас она поняла, что бандиты наверняка ворвались к ней в квартиру по приказу Чиряева. Иначе не посмели бы. Значит, он видел фотографии. Эта мысль повергла ее в отчаяние.
— Вы не можете вспомнить, где именно? — настаивал Романенко.
— Не могу, — ответила она с раздражением, — я ничего не помню. Я ничего не знаю. У меня болит голова.
Видя, что она на грани истерики, Романенко поднялся и, пожав плечами, взглянул на Дронго. Тот поднялся следом. Но вдруг сказал:
— Оставьте нас, я сам с ней поговорю.
— Хорошо. Только недолго. У нее может начаться истерика, — предупредил Всеволод Борисович, вместе с Савиным выходя из палаты.
— Успокойтесь, пожалуйста, — сказал Дронго, снова садясь на стул.
— Теперь вы хотите меня терзать? — спросила она.
— Нет, не собираюсь, — мягко ответил Дронго, — давайте договоримся так. Я не буду вам задавать вопросов. Выскажу только свои предположения.