Фактор Z
Шрифт:
— Куда ты, дед, так торопился через трассу, — бормотал отец, прицеливаясь. — Видать, в ларёк решил добежать, тут пара кэмэ до Люблинского… А тебя какая-то сволочь раскатала… Щас, дед, крепись, всё это скоро закончится…
— Пап, а он точно выползень? — не выдержал Котька. — У нас так один знакомый пристрелил чувака с церебральным параличом…
— Ты мне под руку не говори! — рявкнул отец и почти сразу пальнул. Выползень упал как подкошенный. Отец сделал контрольный, с шумом спустился из люка обратно на сиденье, открыл дверь и выскочил наружу.
— Иди сюда, Котька! — кричит.
Котька с опаской выпрыгнул из газельки. Подошёл поближе. Выползень распластался, безопасный, неподвижный, и… скучный.
— Щас службу уборки вызову, скажу им координаты, — отец, нажав на приклад, повернул голову деда набок, чтобы Котька увидел след выстрела. — Вот, приглядись, видишь? Не кровь — гнильё одно. Зомби сто процентов, а ты сомневался. Да не трогай руками, зараза!..
— Тебя не накажут за опоздание? — спросил Котька, кивнув в сторону газели с конфетами.
— Да я не буду службу ждать, позвоним и поедем, — отмахнулся отец. — Аллё, деушка?.. На сорок восьмой субчик нарисовался. Да, уже дохлый. Координаты…
Котька вернулся к машине по обочине, пиная песок и мелкие камешки. Носки кроссовок сразу запылились. Было противно, смутно хотелось геройства.
Больше они выползней, к великому Котькиному сожалению, не встретили, хотя сделали ещё два поставочных рейда и вернулись домой только часам к трём. На весь двор несло вкусным запахом пирожков, Котька был уверен, что бабушка напекла, так и понёсся через три ступеньки по подъездной лестнице. Он стучал что есть сил, но бабушка не открыла. Голодный отец, которому тоже не терпелось, отодвинул его в сторону, отпер дверь. Запах печёного тут же заполонил ноздри, вместе с ним появился дым и чад.
— Ба, горит уже! Ты что, не смотришь?.. — отец шагнул в коридор и осёкся. Бабушка лежала в той же позе, в какой, наверное, упала на пол, когда полезла доставать с верёвки высохшее бельё. Рядом валялись наволочки и скамеечка, на которую она обычно вставала, чтоб достать до верёвок.
— Твою мать, пожар будет, — отец побледнел, быстро отступил назад, вытеснил Котьку на лестничную площадку. — Быстро во двор! Позови дядь Пашу, он в гараже ковыряется!.. Быстро, блин, что стоишь!..
Котька, едва опомнившись, побежал, и прыгал уж через четыре ступеньки, едва ногу не подвернул. Дядя Паша с полуслова понял, в чём дело, понёсся за ним, даже не вытерев толком замасленные руки.
Два сильных взрослых мужика с опаской приблизились к лежавшей на полу бабушке, набросились на неё и скрутили ей руки за спиной. Котька наблюдал за этим, стоя на лестничной клетке, обмирая от ужаса. Наконец они надёжно связали бабушку и потушили на кухне сковородку. Кажется, прошла целая вечность.
— Ну, тёщенька любимая, ну ты даёшь, — отец присел на табурет, дрожащими руками опять достал сигарету.
— Миша, курить-то когда, — осадил его дядя Паша, — надо или разделывать, или везти быстрее в морг.
— Я что тебе — мясник, родного человека разделывать? — рыкнул отец. — Повезу сейчас в газельке. Наверное, полчаса ещё есть на погрузку. А там бригада сама разберётся. Им не впервой. Тем более, со связанной легче. Ой, бабуля, ой, бабуля… — он закусил губу. Тут Котька тоже не выдержал и заревел.
— Поехали, Костян, со мной, — отец притиснул его к себе так, что стало трудно дышать. — Хоть с бабушкой попрощаешься.
— Надо маме позвонить, — выдавил сквозь рыдания Котька.
— Вечером, ей только этих дел в командировке не хватало! Всё, пошли, — отец взял себя в руки, резко поднялся с табуретки. Вдвоём отец и дядя Паша споро вытащили бабушку во двор и погрузили в кузов.
— Пап, а она точно… — вертясь рядом, не выдержал Котька.
— Да точно, точно! Виском ударилась, так уж точнее некуда. Ой, бабуля, бабуля… Нет бы летом! Сделали бы всё по-человечески, с процессией, с цветами…
— Марь Санна вообще помирать не собиралась в ближайшие двадцать лет, — встрял дядя Паша.
— Это точно, — махнул рукой отец. — Могла ещё пожить… Зимой было бы семьдесят два… Всё, Костян, поехали! Там ещё освидетельствовать смерть, пол-вечера займёт. Кстати, и очередь будет.
— Почему очередь? — Котька залез на сиденье, но уже без утреннего энтузиазма.
— Потому что первое октября, потому что теперь не подождёшь три дня — всё срочно делать надо! Цыплят по осени считают, слыхал?! — отец завёл мотор. — И до снега так будет. Один раз тепло было, снег не выпадал до декабря, так они до декабря и шастали, пока вирусняк по теплу гулял…
— Я слышал, раньше так не было, — угрюмо сказал Котька.
— Когда — раньше? Когда, двадцать лет назад не было? Так и СПИДа не было тоже, потом вывели в пробирке пидарасы какие-то. И эту заразу тоже кто-то на людях стал тестировать, я уверен.
— И всё разом двадцать лет назад появилось…
— Не всё. Где-то и раньше появилось. Но двадцать лет назад я, как ты, шкетом был, и на улице спокойно гулял, не боялся, что меня какой-нибудь выползень схватит…
Отец замолчал, мрачно уставился на дорогу. Яркий осенний день клонился к вечеру, они как раз проезжали через рощу, и рыжие солнечные зайчики ложились на дорогу, под колёса. В таком освещении любой выползень издали покажется ангелом.
— Останавливаться не будем, если что, да? — сказал зачем-то Котька.
— Специально — нет. Если под колёса полезет, раскатаю, и всё, — нехотя ответил отец.
Зря Котька сказал про «останавливаться» — сглазил. Только они выехали из рощи, как мотор заглох. В утробе машины что-то скрежетало, заводиться она отказывалась.
— Твою мать! Твою мать! — отец перестал сдерживаться, покрыл потоком брани машину, выползней и все неудачи, которые на них свалились сегодня. Выскочил, пнул колесо. Котька выбрался из машины вслед за ним.
— Эвакуатор ждать… Даже воды не взяли, — сплюнул отец.