Фактор Z
Шрифт:
Толпа мертвецов немного успокоилась, как обычно успокаивается она, стоит жертве исчезнуть из виду. Большинство принялось бродить вдоль берега туда-сюда, словно собирая ракушки или какую-нибудь выброшенную океаном живность, некоторые опустились на песок, точно устали. А потом или кто-то из них увидел Тараса на шхуне, или ветер подул со стороны моря, но зомби возбудились вновь и не найдя иного решения полезли в воду.
Зрелище вышло необычным. Зомби заходили в воду и останавливались только когда погружались по грудь. Их становилось всё больше. Задние напирали и первые ряды делали ещё шаг-другой, но потом упирались окончательно. Толпа становилась плотнее, раздавалась вширь, обозначая собой глубину.
И
Ему, наконец, удалось запустил двигатель. Траулер малость дымил, но ветерок относил гарь в сторону. Волны были небольшие и кораблик уверено взбирался на них. Океан на таком вряд ли пересечёшь, а вот найти городок на побережье и там осесть… ах, если бы это проделать с друзьями.
Артур и Ли уже остыли. Тарас не стал сбрасывать их за борт. Он не хотел кормить друзьями акул.
Стратегические бомберы шли волна за волной круглые сутки. С моря их было не разглядеть, только далёкий искажённый гул доносился с небес. Днём иногда вспухали шрамы инверсионных следов, а по ночам где-то над пустыней полыхали зарницы.
Артур и Ли так и сидели, прислонившись к фальшборту на носу, сидели и смотрели мёртвыми глазами на боевого товарища через стекло рубки.
— Никто ведь не знает, что нам удалось удрать, — говорил им Тарас. — На что я намекаю? Да, ладно вам притворяться тупыми. Подумайте, они сейчас бомбят там и нас тоже. Видно дела настолько хреновы так что они бомбят всё подчистую. В том числе и свой долбаный Розовый город. Так что нас можно счесть за мнимую величину. Никто ведь не знает, что нам удалось удрать. Ни единого свидетеля не осталось. А у нас груда золота и каких-то камней. И про это тоже не знает никто. Проклятие королей зомби? Может для кого-то и так. А по мне всё это ерунда. Проклятие сейчас выжигают напалмом. А золото, всего лишь золото.
Он порылся в рундуке, где расхитители гробниц припрятали гражданскую смену белья и, обнаружив подходящую размером одежду, стал стягивать с себя форму. Тяжёлое оружие и амуниция полетели за борт. Если с таким арсеналом их застукает береговая охрана или международный патруль, то акулы получат новую порцию жратвы. До поры до времени он оставил себе лишь винтовку.
Капрал Ли шевельнул ногой. Через минуту дёрнулась рука и у Артура.
— Давайте, парни, что-то вы заспались, — произнёс Тарас, сжимая штурвал. — Давно уж пора вставать.
Елена Настоящая
ФАРФОРОВАЯ КУКЛА
Мы с матерью шли по оживлённой улице, заполненной пёстрой толпой, с затаённым страхом в груди, с обречённостью нищих. Обе не смели поднять глаза, с опаской пробираясь сквозь чуждый нам мир, осторожно переступая с камня на камень по брусчатому тротуару мостовой. Нам было неловко и стыдно, даже несмотря на то, что каждый из нас давно успел смириться со сложившимся положением; другой жизни я вообще не знала, и окружающая обстановка действовала подавляюще. Мать крепко держала меня за руку, опасаясь потерять в этой суете. Я была, наверное, её последней надеждой на человеческую жалость и сочувствие, сейчас уже не помню, куда она тащила меня с таким ожесточением. Ей было тяжело, это всё, что я видела и знала, и в большей мере от неё мне передалось такое гнетущее мрачное настроение. По узкой дороге туда-сюда сновали извозчики, слышался окрик погонщиков, ржание лошадей, топот копыт. Звуки настигали со всех сторон удушливой волной. Но на нас никто не обращал внимания, никто не показывал пальцем, не обзывал, не останавливался рядом, чтобы позвать городового. И постепенно пришло оглушающее успокоение.
Мне надоело смотреть под ноги, и я решилась перевести взгляд на дорогу. Странным образом в этот момент не было ни одной кареты, и тротуар напротив, заполненный пешеходами, представлял собой увлекательнейшую панораму. Моё внимание привлекла группа дам в роскошных платьях и маленькая девочка среди них. Она была тоже с матерью, одной рукой держалась за край платья женщины, чтобы не потеряться, а другой прижимая к себе красивую куклу. Девочка была так хороша собой, что я не могла оторвать от неё взгляд, несмотря на собственную робость. Настоящий ангелочек — превосходное белое чистенькое платьице, светлые кудряшки, белая шляпка, светло-розовая, почти белая, кожа и фарфоровая кукла в руках. Я всё смотрела и смотрела на неё, боясь потерять в толпе, а мать и дальше тянула меня за собой, будто через силу. Наверное, мы бы ушли вперёд, и ничего больше не произошло, но тут девочка отвернулась от своей матери и, направив взор через дорогу, заметила меня. Её большие голубые глаза удивлённо встретили мой взгляд, но в них не было ни тени презрения. Удивительная доброта светилась в них. Я смутилась, так как не привыкла, что меня рассматривает кто-то так серьёзно, по-доброму, и перевела взгляд на куклу в её руке. Внезапно грусть и разочарование охватили меня, что я не смогла удержаться, и слёзы покатились по измазанному лицу. У меня не было друзей, я не нуждалась в них и держалась обособленно даже от собственных братьев и сестёр, а тут впервые захотелось подружиться с кем-то, и так сильно… Я вновь посмотрела в лицо девочки, надеясь, что та сможет прочесть мои мысли. Её столь выразительные глаза омрачились грустью. Несколько минут она задумчиво смотрела на меня, идя в ногу со взрослыми, как будто на что-то решаясь. Девочка по-своему поняла мои слёзы. Отпустив мать, занятую болтовнёй с подругами, незнакомка шагнула к краю тротуара, глядя мне прямо в глаза, и вдруг ринулась навстречу, протягивая куклу.
Трагический случай. Откуда-то взялся неудачливый извозчик… Цокот копыт, детский крик, ещё какой-то страшный шум, то ли хруст, то ли звон… Её мать резко обернулась, побледнела, и с возгласом «Габи! Габриэлла, девочка моя!» уже бросилась было под ноги взвившимся осаженным лошадям, но подруги сдержали её. Стенания бедной женщины наполнили всю улицу, испуганный извозчик успокаивал лошадей, а моя мать притянула меня к себе, обняв крепко-накрепко левой рукой, правой прикрыв мне глаза, да так и не смогла вымолвить ни слова. После того, как первое потрясение прошло, она устремилась вперёд с удвоенной силой. Я оглядывалась, но рассмотреть ничего не сумела — вокруг уже собралась толпа, скрывая трагическую картину.
Всё оставшееся время мои мысли крутились вокруг фарфоровой куклы Габриэллы. Почему-то мне казалось, что игрушка осталась цела, и очень хотелось вернуться обратно, дабы проверить это. Смерть девочки огорчила меня. Хотя я не раз сталкивалась с подобным прежде. Двое моих младших братьев тоже умерли. Один — из-за болезни, второй — из-за нищеты и полуголодного состояния.
Огорчение охватило меня с новой силой уже дома. Как же так, будь у нас в запасе ещё хотя бы минута, и мы смогли бы познакомиться, но этот извозчик… А, может, и к лучшему. Не нужна мне её кукла. Что бы я стала с ней делать? А что делать с самой Габи? Только обиднее было бы, когда её мама бросилась за ней и увела бы, обругав нас, как любых убогих попрошаек, пристающих к дочери.
Мысли о кукле не оставляли меня и на следующий два день. Что с ней случилось всё-таки, интересно? Лежит там, в пыли, на мостовой? Целая или разбитая? А может, её забрали с собой подруги матери Габриэллы? Или прихватили такие же нищие?
Эта обеспокоенность так мучала меня ещё и потому, что у меня в последнее время не было возможности сбежать из дому. Побеги стали укоренившейся привычкой в последние несколько лет. Сейчас я думаю, что мать прекрасно об этом знала, тогда же мне казалось, что никто ничего не замечает. Впрочем, это не имеет большого значения.