Фальшак
Шрифт:
– Подожди секунду, – скомандовал он. – А это в честь чего?
– Не поняла, – Марина остановилась у двери, повернулась в пол-оборота. Так начальнику лучше видны соблазнительные изгибы фигуры. Вскинула длинные ресницы и, округлив глаза, растеряно осмотрелась вокруг. – Что в честь чего?
– Ну, вот эта порнография? Я имею купальник, который ты на себя натянула. Или это платье?
– Но ведь жара такая, Игорь Владимирович.
– Мне тоже не холодно. Но ты ведь не видела меня на рабочем месте в плавках?
Секретарь ушла, прикрыв дверь. Кажется, она расстроилась до слез. Архипов принялся дочитывать газетную заметку, но понял, что не может сосредоточиться
Телефон зазвонил, Архипов упал кресло, сорвал трубку. Взволнованный голос Жбанова доносился издалека, словно тот звонил с другого конца земли.
– Я должен был ехать на вокзал, – сказал Жбан. – Встречать нашего дипломата и посылку.
– Можешь не напоминать, я не страдаю провалами памяти, – Архипов едва не сорвался на крик. – Что дальше?
Долгая пауза. Архипов глянул на часы. Поезд из Варшавы прибывал на Белорусский вокзал в начале первого, то есть через полтора часа с минутами. Жбанов, как было обговорено заранее, должен выполнить простое поручение: встретить дипломата, забрать у него кейс, отвезти чемоданчик в надежное место. И всех дел.
– У меня такое впечатление, что в моей квартире кто-то побывал, – сказал Жбанов. – Вчера весь день меня не было дома. Вернулся ближе к ночи. И обратил внимание, что пара стаканов и бутылка стоят не на своих местах.
– Стаканы и бутылки? – усмехнулся Архипов. – Это на тебя похоже. Дома что-нибудь было? Ну, что-то важное?
– Ты ведь знаешь, я ничего не держу на квартире. Я чистый.
– Слава богу.
– Не стал тебе звонить из дома. Утром вышел пораньше, ну, чтобы перестраховаться, проверить свои подозрения. Показалось, что меня пасут. Я не уверен, но…
– Вчера ты успел все сделать?
– Конечно. Машина в гараже. Ключи от тачки и от бабкиной квартиры в спортивной сумке. Я оставил сумку в камере хранения. Приедешь на место и просто назовешь номер: пятьсот двадцать один.
– Ты откуда звонишь?
– Из телефона-автомата. Я в подземном переходе на Волгоградском проспекте. Вокруг никого, кажется, мне удалось оторваться. Что делать? Ехать на вокзал, встречать этого хрена?
– Вокзал отменяется. Отправляйся к своей девчонке. И сиди тихо. Постараюсь с тобой связаться.
Архипов бросил трубку. Если бы не последние события, он мог решить, что Жбан наконец допился до зеленых чертиков или просто шизанулся без всякой причины. Но после того как старик Нифонтов, имевший на кармане тысячу левых баксов, стал жертвой какого-то уличного громилы, обвинять Жбанова в алкоголизме или сумасшествии нет повода.
По сведениям из надежных источников, расследованием вплотную занялась прокуратура. Создана следственная бригада, дело на контроле где-то на самом верху. Последний, с кем разговаривал старик, – Жбан. Значит, опера запросто могли в отсутствие хозяина
– Этот художник, ну, Бирюков еще не приходил?
– Звонил недавно. Подойдет с минуты на минуту.
– Ты не передала ему слова, которые я просил передать? Ну, пусть катится со своей мазней и так далее.
– Не успела. Он спешил. Но обязательно передам, когда он появится здесь.
– Слушай меня. Немедленно иди в галерею, скажи смотрителю, что я приказал снять картину «Москва дождливым днем».
– Ее уже сняли. И упаковали в бумагу.
– Тем лучше. Пусть картину отправят в хранилище. С Бирюковым ни о чем не разговаривай. Сразу пусти ко мне. Когда он будет уходить, выдай ему из кассы рублями по курсу двести пятьдесят долларов. Если о чем-то спросит, ответь, что в компьютере произошел сбой. На самом деле его картина уже неделю как продана. Ясно?
Марина смотрела на босса и часто смаргивала.
– Но ведь недавно вы…
– Ты чего-то не поняла? Я плохо объясняю?
– Нет, все понятно.
– Извинись перед художником за путаницу. И можешь еще сказать, что мы с удовольствием выставим в галерее другие его работы. Фотографии картины у нас есть? Хочу взглянуть, что она собой представляет.
Марина проворно поднялась, сняла с полки скоросшиватель, перевернула несколько страниц и показала фотографию хозяину. Архипов осуждающе покачал головой, вздохнул и удалился.
В дверь кабинета постучали минут через десять. Бирюков оказался человеком пунктуальным. Поднявшись, Архипов вышел из-за стола, чтобы встретить гостя. Подобными знаками внимания он не удостаивал даже знаменитых живописцев. Крепко тряхнув руку гостя, показал на кресло у столика для гостей, попросил художника присесть и устраиваться поудобнее. Бирюкова он видел всего пару раз, когда тот приходил в галерею по каким-то своим мелким делам. И даже не ответил на его приветствие, даже головой не кивнул в ответ. Жать руку, разговаривать с каждым, кто пачкает холст масляными красками и называет себя художником, язык отнимется. Да и ладонь отсохнет.
На вид Бирюкову, высокому, крепкого сложения мужчине, лет сорок или около того. Голубая с абстрактным рисунком сорочка, летние кремовые брюки. Он не похож на неопрятного опустившегося живописца с засаленными патлами, который, получив деньги на руки, помчится пьянствовать или покупать недорогую женщину.
– Рад, что вы заглянули, – сказал Архипов. – Слушай, давай лучше на «ты». А то я чувствую себе не в своей тарелке, когда «выкаю». Ладно?
– Без проблем.
– Я хотел бы попросить извинения за то, что произошла эта дурацкая техническая накладка, – вздохнул Архипов. – Картина продана пару недель назад. А моя дура, я имею в виду секретаря, морочит тебе голову. Какой уважающий себя живописец захочет после всего этого иметь дело с моей галереей? Не обижайся. Мне самому тяжело работать с идиотами… Секретарь не получит премиальных по итогам месяца.