Фальшивая Венера
Шрифт:
— Нет, — признался я, — и мне не очень-то хочется с ней знакомиться, если это вселит в меня еще больший ужас, чем я испытываю сейчас.
Креббс ухмыльнулся, словно сумасшедший ученый в плохом фильме, с притворным садизмом, а может быть, и не таким уж притворным.
— Да, так что, во-первых, у человека есть то тело, с которым имеют дело наука и медицина, плоть, нервы, химические вещества и все такое. Далее, есть второе тело, представление тела в головном мозге, которое не всегда соответствует реалиям первого — конечности-фантомы и тому подобное, ощущение себя самого и признание того, что это существует и в других, как это бывает тогда, когда человек ощущает чье-то зловещее присутствие рядом или смотрит кому-то в глаза.
Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
— В-третьих, есть подсознательное тело, источник снов и, возможно, созидательного таланта.
— И вы верите во все это?
Креббс пожал плечами.
— Это всего лишь теория. Но она может кое-что объяснить. Например, она объясняет, как вы могли стать Веласкесом. Эта теория помогает объяснить, почему самая образованная и культурная европейская нация с радостью и воодушевлением отдала абсолютную власть над собой недоучке-фельдфебелю. Я вам вот что скажу, Уилмот, я был там, пусть еще мальчишкой, но я был там. Я чувствовал силу. Первые годы своей сознательной жизни я прожил полностью в чужой мечте, и то же самое можно сказать и про моего отца, который был человеком далеко не глупым. Даже сейчас мне трудно поверить, что такая сила была всецело порождена этим миром. А когда все закончилось, когда фюрер вышиб себе мозги, я испытал облегчение, словно очнулся от долгого сна, и любой немец, который в тот момент находился в сознании, скажет то же самое. Мы смотрели на окружающие нас развалины и думали, как такое могло произойти? Как самые обыкновенные немцы могли творить такие ужасные вещи? Кто-то будет возражать, что немцы от природы жестокие и властные, как говорится, или на колени, или прощайся с жизнью, но меня этот ответ не устраивает. Французы держали Европу в ужасе гораздо дольше немцев, однако их всегда представляют образцом цивилизованности, а скандинавы на протяжении трех столетий сеяли смерть и разорение, но теперь они все агнцы и не обидят и мухи. И кроме того, если мы от природы такие страшные, как получилось, что сейчас мы самая не милитаризированная нация на земле? Так что я веду вот к чему: если такая таинственная и необъяснимая вещь могла произойти с целым народом, то, когда я слышу, как человек рассказывает о том, что он проживает целые периоды жизни другого человека, давно умершего, ощущает все его мысли, я говорю: а почему бы и нет?
— Да, вам легко так говорить.
— Друг мой, я понимаю, как вам непросто. Но с другой стороны, даже без, скажем так, искусственных средств стимуляции вы все равно останетесь обитать в тайне. Помните, что однажды сказал Дюшан об искусстве: «В искусстве имеет значение лишь одно — то, что нельзя объяснить». Полагаю, даже ваш доктор Зубкофф согласится с тем, что творческие способности человеческого сознания остаются за рамками научного объяснения. И я говорю вам вот что, Уилмот. Я добился успеха в жизни, то есть у меня столько денег, сколько мне нужно, и мои родные, те, кто остался в живых, обеспечены до конца своих дней. Я достаточно общался с теми, кто неизмеримо богаче меня, и пришел к выводу, что я не отношусь к их числу, я не собираюсь зарабатывать столько денег, сколько не истратишь и за целую жизнь. Я не мечтаю о том, чтобы музей Вернера Креббса или фонд Креббса прославился добрыми делами. Я вынашиваю планы и осуществляю их, покупаю и продаю — наверное, я занимаюсь этим дольше, чем вы живете на белом свете, — и, должен признаться, жизнь мне несколько наскучила, и в тайных мыслях я говорю себе, а может быть, мне следует проявить небрежность и оказаться в тюрьме или вообще окончить земной путь? Какое-то время это возбуждает, но затем все снова тускнеет, и, право, я не хочу ни отправляться за решетку, ни умирать. Так что же мне делать? Я не знаю. И тут, словно из ниоткуда, в моей жизни появляется Чарлз П. Уилмот-младший, и внезапно я снова чувствую себя мальчишкой, продающим свою первую украденную картину.
Я сказал:
— Я рад, что вы счастливы, мистер Креббс.
И это действительно было так. Я уже получил неплохое представление о том, что бывает,
— Я говорю правду. Я скажу вам, Уилмот, что в вас самое примечательное. Вы гений, но при том вы не сукин сын. Мне уже приходилось иметь дело с такими, и в этом нет ничего хорошего. Но вы мне нравитесь, честное слово. И мы повеселимся, здорово повеселимся, вы и я. Есть одна вещь, о которой я мечтал больше пятидесяти лет, и, уверен, вы поможете мне осуществить эту заветную мечту, но… прошу прощения, я должен ответить на звонок.
Послышалась негромкая мелодия, Токката ре минор Баха, исполняемая на клавесине, и Креббс достал из внутреннего кармана сотовый телефон. Чуть отвернувшись от меня, он быстро заговорил по-немецки.
Я допил граппу, испытывая после разговора с Креббсом странное чувство, вспоминая слова Лотты о том, как покровители влюбляются в художников, размышляя о той обреченной девчонке, в которую влюбился Франкенштейн, а также о Фэй Рэй [96] и Кинг-Конге. Лотта частенько цитировала слова Ларошфуко о том, что в жизни бывают ситуации, из которых может выбраться только тот, у кого не все дома. И я пришел к выводу, что если это действительно так, у меня все будет в порядке.
96
Рэй Фэй (1907–2004) — американская киноактриса, прославившаяся в роли Энн в фильме «Кинг-Конг» 1933 года.
Два дня спустя мы приехали в Мадрид и заняли два номера люкс в «Вилья реал». Наша группа состояла из короля (Креббса), первого министра (Франко), шута (меня) и нового типа, второго убийцы (Келлермана), который встретил нас в мадридском аэропорту в черном лимузине «мерседес», обычном средстве передвижения гангстеров. Насколько я понял, Келлерман, учтивый блондин с великолепными зубами, работал в тайном логове Креббса в горах Баварии. У Франко тоже великолепные зубы, что у европейцев встречается нечасто. Я как-то раз спросил у него об этом, и он ответил, что герр Креббс требует от своих сотрудников, чтобы они лечились у лучших стоматологов, и оплачивает все из своего кармана. Какой бесстыдный хозяин, этот герр Креббс, и я бы нисколько не удивился, узнав, что и браки своих подручных он устраивает сам.
Так или иначе, было совсем неплохо находиться при маленьком дворе герра Креббса. Жизнь международного преступника не требует особых усилий, вот почему многие к ней стремятся. Мы вставали поздно, питались хорошо, ходили с Креббсом по художественным галереям и музеям, вечерами гуляли по городу, ели в кафе, слушали музыку и вели возвышенные беседы об искусстве.
Да, действительно, очень мило, когда тебя повсюду возят в лимузине, когда ты живешь в этой шикарной гостинице и никогда не задумываешься о том, что будет дальше. Однако после того, как началось все это дерьмо в Ираке и в мадридском метро прогремели взрывы, быть американцем в Испании стало уже не так хорошо, и я не раз становился свидетелем того, как за спинами американцев, безмятежно разгуливающих по гостинице, раздавались грубые, оскорбительные замечания.
А гостиница наша была пятизвездочная, естественно, снаружи старая, изнутри вылизанная, словно реактивный истребитель, натуральная кожа и начищенная до блеска сталь, новейшая электроника. Креббс предупредил, чтобы я никому не звонил без его разрешения, и я послушно выполнял его приказ, но про электронную почту он ничего не сказал. У нас в номере был Интернет, и я бродил по Всемирной паутине (все эти странички, посвященные памяти и безумию, хотя, судя по всему, нет такой организации, которая занимается лечением моих проблем) и переписывался со своими детьми, пространные письма от Мило со ссылками на интересные странички и видео, а от Розы я получил «пРивет ПаППочка со мной все ВПОРЯДКЕ» с прикрепленными рисунками. Лотта на мои письма не ответила.
А затем как-то вечером мы поехали на западную окраину города, за Байлен. Там, в пустующем помещении цеха, ярко освещенном переносными прожекторами, мы увидели пару знакомых лиц — Бальдассаре и Салинаса из музея Паласио де Ливия. Салинас сообщил нам, что анализы образцов краски дали замечательный результат, их химический состав полностью соответствует составу красок с картин, бесспорно принадлежащих Веласкесу. Мне показалось, он был расстроен, — быть может, он уже сожалел о своем участии в этом деле, а может быть, его вере в совершенство современных технологий был нанесен смертельный удар. В любом случае, несомненно, мы перешли к следующему этапу.