Фальшивое солнце
Шрифт:
Снова леса, поля, реки. Салон автобуса постепенно пустел, пока Лена и Виталик не остались одни. Наконец, «пазик» остановился напротив знака «Григорьево», вздохнул устало, открыв двери. Супруги выкатились. Автобус уехал, оставив после себя облачко поднятой дорожной пыли.
– А где деревня? – Лена беспокойно озиралась вокруг. Вокруг – лес, невдалеке – пустой карьер, ни одного домика.
– Вон, проселочную дорогу видишь? По ней идти надо километров десять, там и будет наша деревня, – Виталик хитро улыбался.
– Да ты с ума сошел, Виталя? Сумки, ребенок, мы устали!
– Не беспокойся, посидим немного, – Виталик, словно издеваясь,
– Ты больной, что ли? Тебе сразу было не сказать, что нам еще тащиться в такую даль? – у Лены началась истерика, а Валюшка, чутко реагирующая на настроение матери, начала кривить мордочку и похныкивать.
Виталик хмыкнул и показал на дорогу. Там, вдалеке, виднелась черная точка, не спеша увеличиваясь с каждой секундой в размерах. Постепенно проявлялся лошадиный силуэт. А через некоторое время можно было рассмотреть телегу и человека, сидящего в ней. Это был Николай, отец Виталия. Ехал навстречу молодым. Покладистая Чайка, помахивая хвостом, не торопясь, приблизилась к приехавшим. Николай Степанович, седовласый, с острым взглядом умных глаз, с твердой скобкой рта, слез с телеги и улыбнулся застенчиво. Хмурь лица осветилась улыбкой, словно солнышком.
– Да желанные вы мои, долго ждали?
– Здорово, батя, – сказал Виталий. Он прихватил Валю и усадил в душистое сено, которым было выстлано дно телеги. Валя, выпучив глазенки, смотрела на лошадь, потрясенная.
– Все! Вальку можно в конюшне селить. Вот это игрушка-а-а, правда, доча? – смеялся Виталий.
Елена церемонно расцеловалась со свекром и тоже расположилась на сене. Оно пахло летом и медовой сладостью. Травяные ароматы смешались с запахом табака, печного дымка и лошадиного пота. Николай Степанович как-то вкусно чмокнул, потянув вожжи, и Чайка пошла, всхрапывая и пофыркивая. Над головой пролетали облака, рядом сидел красивый и ласковый муж, Валька, противная девчонка, в платочке, повязанном по-деревенски, сидела, прижавшись к отцу, и не отрывала внимательных глазенок от огромного зада Чайки.
– Ничего, доча, приедем, перед лошади покажу, – улыбался Виталик. – Ты у нас девка деревенская, должна понимать, что к чему…
Ехали около часа, Лена вздремнула под мерный тележный скрип, Валюшка терла глазенки, пялясь на лошадь, но не выдержала и крепко заснула. Так и привезли ее, спящую, в деревню, где уложили спать под пологом на широченной кровати. Она провалилась в пуховую перину, раскинув пухлые ручки по бокам, и не слышала причитаний бабушки, приглушенных голосов дедушки, отца и матери.
В комнате мирно тикали ходики, свежий воздух теребил марлю, пришпиленную к оконной раме, где-то на беленом потолке жужжала сонная муха. Пахло свежими, намытыми с утра полами. Солнечные зайчики играли на застекленных портретах многочисленной родни. Домотканные дорожки радовали глаз нехитрыми, яркими узорами. На круглом столе, укрытом нарядной клеенкой, стояла ваза с искусственными лилиями. Зеркало, украшенное расшитыми полотенцами, тускло сияло.
Тетя Нюра выдвигала ящики комода, доставая чистое белье.
– Вот, доча, Виташе рубашка и штаны. А тебе – на, ночнушка. После бани-то.
Лена встрепенулась, заотнекивалась:
– Анна Петровна, у меня с собой все есть, не надо.
Свекровь разогнулась у комода и удивленно посмотрела на невестку. Высокая, статная, с хорошим, простоватым лицом, светлоглазая, спросила:
– Ну зачем ты будешь хорошее поганить? Вот и рубашечка баская есть, и юбочка… Ну ладно, что-то я, дура, правда, не то молочу. Гости же будут. Вот ляпнула, не знамо чего, – она всплеснула руками и засмеялась.
Тоже Анна, как мама, тоже покладистая и робкая, Лене с ней было легко. С несостоявшейся свекровью, матерью Саши, Анна Петровна не шла ни в какое сравнение. Та была вежлива и предупредительна, но Ленка кожей чувствовала оценивающий, напряженный взгляд. А здесь – все просто и не надо стараться понравиться. Лену любили за то, что ее любил Виталик. Все!
В деревне было хорошо. Валя ела с аппетитом все, чем пичкала ее бабушка. И куда влезали оладьи, каша, топленое молоко, мягкие шанежки? Дочка поправлялась, крепла на глазах. Виталик помогал родителям с сенокосом. Хозяйство большое: две коровы, бычок, овцы, куры, поросенок. Огромный огород привольно раскинулся на тридцати сотках. С самого утра беленький платочек Анны Петровны мелькал то среди картофельной ботвы, то около парников, то среди грядок.
День здесь начинался рано. Мужики просыпались в четыре утра и уходили на покос. Анна Петровна топила печь, ставила чугуны с картошкой для скотины, а потом отгребала угли и отправляла томиться до обеда щи, любимую кашу сына, молоко. К возвращению косарей, к пробуждению невестки у нее был готов завтрак. Кипел чайник, благоухал терпкий, крепкий чай.
Ели много, ели сытно. Свекр выпивал три больших кружки чая. Виталик уплетал деревенскую яичницу из маленького горшочка, запивая ее парным молоком. Отменным едоком был и старший брат Василий. Елена сначала удивлялась такому аппетиту, а потом все поняла. Летом за столом рассиживаться некогда, и никто не будет доставать из печи ведерные чугунки по первому требованию – хозяйке недосуг, своих дел навалом: тут и стирка на всю артель, и скотина, и сенокос, и огород, и еще куча больших и маленьких дел.
Теперь семья соберется не раньше трех часов дня. Поэтому все наедались от пуза. И Валюшка не отставала от «артели», уже сама ковыряла ложкой в каше. Больше каши оставалось на слюнявчике, чем во рту, и все смеялись. Виталик для смеха деревянную ложку дочке дал. И теперь Валя не расставалась с новой игрушкой. И гулять с ней, и спать с ней!
Солнце жарило, подвяливало скошенную с утра траву, и женщины деревянными, легкими и удобными грабельками сгребали сено в валки, ворошили, переворачивали и складывали в стожки. Потом маленькие копенки Виталик с Василием погрузят в волокушу и отвезут на сеновал. В минуты отдыха муж скроется среди деревьев, а потом возвращается с кепкой, полной морошки или черники. Для Валюшки соберет пучок ягодных кустиков, усыпанных земляникой. Вручит ей. Та мусолит потихоньку, сидя в тенечке на одеяле. Никакой аллергии! Чудеса.
Лена однажды увязалась за мужем на утренний покос. На круглой лужайке, поросшей сочной тимофеевкой, застенчивыми ромашками и хрупкими колокольчиками, лежала пелена утреннего тумана. Виталий отбил косу, поплевал на руки и приступил к работе. Широкие плечи мужа мерно двигались в такт шагам. Слышалось только тоненькое вжиканье легкой косы.
Лена залюбовалась Виталием: он, облитый первыми солнечными лучами, высокий, красивый, был частью тихого и спокойного мира. Зачем цивилизация вырвала этого сильного, мирного человека отсюда? Здесь ему место, спокойному, доброму, созидающему и бесконечно простому. Что-то кольнуло в сердце, и Лена с ужасом подумала: а зачем она тут? Что она вообще здесь делает?