Фамильная реликвия
Шрифт:
— Не ведьма, — не стал спорить тот. — Только вот народу разве докажешь? Им что втемяшится в голову — хоть кол на голове теши! А мне с ними ссориться резону никакого нет.
Я даже на мгновение опешила от подобного ответа.
— Но ведь вы священник, — сил на возмущение не было, я просто пыталась понять. — Вы должны влиять на свою паству, учить их добру, смирению, всепрощению и прочей общехристианской лабуде.
Мужчина только как-то невесело хмыкнул на эти мои слова, после чего посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом.
— Где вы, Евгения,
Вздохнув, я опустилась на лавку рядом с попом и устремила взгляд на верхушки крестов — памятников на кладбище почти не было, сплошь одни деревяшки.
— Но как же так? Мы же не в Средневековье живём…
Отец Никодим неопределённо пожал плечами и промолчал.
— Семён рассказал, что вы с ним и Николаем недавно ночью по кладбищу бродили, — после недолгого молчания проговорил мужчина. — Он сказал, вы там что-то видели.
— Видели, — неохотно призналась я. — Впрочем, мы и сами до конца не уверены, что именно мы видели. Но это что-то, определённо, весьма опасное.
— Знаю, — кивнул священник.
— Знаете? — удивилась я.
— Сторож рассказывал. Он часто видел женщину в белом, бродящую среди могил. Однажды она на его глазах напала на одного из деревенских и чуть не вырвала ему сердце. После этого старик отказался работать и быстро уехал из деревни. А я не стал нанимать другого сторожа, чтобы не брать грех на душу, ежели с ним что случится.
— И что теперь делать? — этот вопрос казался мне в данный момент самым важным.
— Делать с чем? — уточнил отец Никодим.
— С этой весьма неприятной ситуацией, сложившейся вокруг моей бабушки. Она вообще-то крайне верующий человек и имеет полное право ходить в церковь тогда, когда сама того захочет. И вообще, с каких пор народ отлучает кого-то от церкви? Разве это делает не высшее церковное руководство?
— Святой Синод, — кивнул мужчина, и я заметила крохотную усмешку, затерявшуюся в его густой бороде. — Евгения, давайте будет честны друг с другом. Знаете, как в народе говорится? До царя далеко, до бога высоко. Я, конечно, не собираюсь препятствовать Анне Степановне приходить в церковь. Только вот её сами люди не пустят. А люди, как известно, могут быть крайне жестоки.
— Вы намекаете на возможность физической расправы?
— В деревне в последнее время неспокойно, — уклончиво ответил тот. — То урожай погибнет, то скотина заболеет. Многие на вашу бабушку грешат, говорят, это она порчу наводит. Я во всё это, конечно, не верю. Но народ судачит. Народ, он ведь как сухая трава осенью: нужна только одна искра, чтобы разгорелось пламя. Хотите совет? — я кивнула. — Увезите Анну Степановну отсюда. В городе ей будет намного лучше. А главное спокойней.
Разговор со священником оставил неприятный осадок в моей душе. Отец Никодим был далеко не первым, кто рекомендовал мне увезти бабушку из деревни. И Семён, и Николай советовали то же самое. И чем дольше я наблюдала за царящим вокруг мракобесием, тем сильнее была склонна последовать их совету, даже если бабушку в город придётся доставить насильно.
Вернувшись домой к Николаю, я решила немного отвлечься от тяжких дум и полностью сосредоточилась на приготовлении ужина: вымыла овощи для салата, поставила курицу мариноваться. И была совершенно не готова к тому, что во время резки моркови на мою руку, держащую нож, ляжет чужая, ледяная, синюшная ладонь. Вздрогнув, я подняла голову и встретилась взглядом с уже знакомой пожилой дамой, накануне явившейся мне во время спиритического сеанса.
— Здравствуйте, — изумлённо выдохнула я, даже не задумываясь о том, что и кому говорю. Однако призрак лишь улыбнулась кончиками губ и жестом поманила меня за собой.
Отложив нож в сторону и вытерев руки полотенцем, я, точно сомнамбула, последовала за ней. Вместе мы вышли во двор и, обойдя дом, направились к старенькому, слегка покосившемуся сараю. Однако внутрь мы заходить не стали. Вместо этого призрак завела меня за сарай и жестом указала на клочок земли возле самых корней старой яблони, чей ствол весь был изъеден короедом.
В голове у меня царила звенящая пустота. Словно подчиняясь чьей-то воле, я опустилась на колени и принялась голыми руками разрывать землю, ломая ногти о корни яблони и царапая пальцы об острые камни. В какой-то момент я нащупала что-то странное: под слоем земли лежал объёмный прямоугольный свёрток размером с тумбочку, завёрнутый в какую-то ткань. Однако стоило мне попытаться извлечь свою находку, как чья-то крепкая рука вцепилась мне в плечо и резко оттолкнула в сторону. Упав на бок, я сильно ударилась головой о металлический бак, стоявший возле сарая, и эта боль мгновенно привела меня в чувство, прогоняя морок.
— Оставь её, — хриплый голос покойного деда заставил меня вскинуться.
Приподнявшись на локте, я увидела его: бледная кожа испускала слабое зеленоватое свечение, губы искривлены в жутком подобии ухмылки, а вместо глаз зияли два чёрных провала — дедушка выглядел точь-в-точь как в мою первую ночь, проведённую в доме бабушки после возвращения в деревню. Он стоял в своём любимом тёмно-синем костюме, в котором его и похоронили, заслоняя меня от призрака ведьмы, неподвижно замершей возле яблони с абсолютно безмятежным выражением лица, словно её совершенно не волновало появление нового действующего лица.
— Оставь её, — с нажимом повторил дед. — Она тебе не принадлежит.
— Ошибаешься, — впервые после ночи на кладбище я услышала её голос: мягкий, мелодичный, он был наполнен бархатными обертонами и оказывал воистину завораживающее действие. — Она моя с первого крика и до последнего вздоха. И тебе это прекрасно известно.
Дед издал звук, напоминавший рычание разъярённого медведя, и резко бросился вперёд, вцепившись рукой в горло ведьмы, но та лишь звонко расхохоталась на это его действие.