Фамильный узел

Старноне Доменико

И, плотно сжав губы, как бывает, когда она сердится, начала изучать руководство по эксплуатации аппарата. Ванде очень трудно расставаться с деньгами. Всю жизнь она была одержима страстью к экономии, и даже сейчас, когда у нее подагра, готова наклониться, чтобы подобрать в уличной грязи мелкую монетку. Она из тех людей, которые не упускают случая напомнить (прежде всего самим себе), что один евро – это две тысячи лир и что если пятнадцать лет назад можно было пойти в кино вдвоем, заплатив двенадцать тысяч лир, то теперь, когда один билет стоит восемь евро, это обходится в тридцать две тысячи. Нашим теперешним достатком и в известной мере достатком наших детей, которые часто просят у нас денег, мы обязаны не столько моей высокооплачиваемой работе, сколько ее жесткой манере вести хозяйство. А следовательно, мысль о том, что какая-то чужая женщина присвоила наши кровные пять евро, должна была разозлить ее так же сильно, как счет за парковку на такую же сумму.

Как обычно,

ее раздражение передалось мне. Сейчас пошлю жалобу в фирму, сказал я и ушел в кабинет, чтобы написать письмо и разоблачить это маленькое жульничество. Хотелось успокоить жену: меня всегда нервировало ее неодобрение, не говоря уже о ее саркастических замечаниях типа: «Надо же, в таком возрасте – и такая восприимчивость к женским ужимкам!» Я включил компьютер, вызвал в памяти жесты курьерши, ее лицо, ее слова, вкрадчивый голос, которым она произнесла: красивый котик, сколько у вас книг; вспомнил, как заботливо, почти ласково она предлагала мне открыть коробку и проверить цену на чеке. Конечно же, ей достаточно было взглянуть на меня, чтобы понять: этого типа легко одурачить.

Когда я осознал это, мне стало противно. Я смоделировал свое поведение в подобной ситуации, случись она еще несколько лет назад («Не отнимайте у меня время, вот сумма, о которой мы договаривались, всего хорошего»), и сравнил его с сегодняшним. («Кота зовут Лабес, книги нужны мне для работы, этот куб я купил в Праге, не надо, все в порядке, спасибо».) И уже собрался отстукать на клавиатуре несколько резких фраз. Но почти сразу же почувствовал неуверенность и апатию. Я подумал: кто знает, как ей живется, этой девушке, наверно, у нее нет постоянной работы, заработок маленький, родители на иждивении, с трудом удается платить за квартиру, а еще надо тратиться на колготки и косметику, вдобавок муж или жених безработный, и у него проблемы с наркотиками. Если я напишу на нее жалобу, она наверняка лишится и этой незавидной работы. В конце концов, что такое пять евро? Чаевые, которые я охотно дал бы ей сам, не будь рядом жены. Как бы то ни было, если в наше нелегкое время эта девушка будет и дальше обманывать заказчиков, очень скоро ей попадется кто-то менее уступчивый, чем я, и тут уж она заплатит за все.

Я так и не написал письмо. Ванде я сказал, что послал его, и скоро забыл об этом случае.

2

Через несколько дней мы собрались на отдых к морю. Жена собрала вещи, а я снес их вниз, к машине. День выдался очень жаркий. Улица, обычно оживленная, была пуста, из домов не доносилось ни звука, на большинстве окон и балконов были закрыты ставни и опущены жалюзи.

Я весь покрылся потом, пока нес вещи. Ванда непременно хотела помочь мне, и, поскольку я ей это запретил, зная, какие у нее хрупкие кости, она сверху стала командовать, как размещать чемоданы в машине. Ванда нервничала: она всегда волновалась, когда надо было оставить квартиру. Даже если предстояло провести всего неделю на море, в гостинице недалеко от Галлиполи – полный пансион, приемлемая цена, делать совершенно нечего, кроме как спать, гулять по берегу и плескаться в воде, она без конца повторяла, что охотно осталась бы дома и целыми днями читала бы, сидя на балконе между лимонным деревцем и мушмулой.

Мы живем в этом доме уже тридцать лет, и всякий раз, когда надо куда-то уехать, она ведет себя так, словно мы не вернемся. С годами мне становилось все труднее уговорить ее съездить на отдых. Во-первых, ей всегда кажется, что, тратя столько денег, она поступает несправедливо по отношению к детям и внукам. И, что еще важнее, ей не хочется оставлять Лабеса, она его очень любит, а он – ее. Я, разумеется, тоже люблю нашего домашнего питомца, но не настолько, чтобы из-за него портить себе отдых. Поэтому мне приходится мягко объяснять ей, что кот будет точить когти о гостиничную мебель, в комнате будет вонять, а соседи не смогут спать по ночам из-за мяуканья. Когда Ванда наконец решается с ним расстаться, я должен договориться с детьми, чтобы они регулярно заезжали к нам домой, наполняли едой и водой миски Лабеса и вычищали его туалет. Ванда каждый раз очень волнуется по этому поводу. Наши дети не очень-то ладят между собой, поэтому лучше избегать ситуаций, в которых им пришлось бы встречаться. У них всегда были напряженные отношения, это началось, когда они еще были подростками, но все усложнилось двенадцать лет спустя, после смерти тети Джанны. Старшая сестра Ванды, у которой за всю ее долгую и безотрадную жизнь детей так и не появилось, была особенно привязана к Сандро и завещала ему значительную сумму денег, а Анне – совсем немного. В результате брат и сестра рассорились. Анна заявила, что вопреки завещанию наследство надо разделить поровну между ней и братом. Сандро с этим не согласился. С тех пор они не видятся, и это обстоятельство, в сочетании с другими бесчисленными проблемами их неустроенных жизней, причиняет матери большие страдания. Чтобы им не приходилось встречаться даже по такому единственно возможному поводу, как присмотр за Лабесом, я разрабатываю сложный график посещений, а Ванда, которая

не верит в мои организаторские способности, обязательно должна проверить его и позаботиться о том, чтобы у обоих наших детей были ключи от квартиры. Так что поездка на отдых для нас – дело совсем не простое. Но сейчас мы готовы к отъезду, я и она, и вдвоем укладываем в машину чемоданы. Мы вместе уже пятьдесят два года – длинная нить времени, смотанная в клубок. Ванда – семидесятишестилетняя дама, притворяющаяся энергичной, я – семидесятичетырехлетний господин, притворяющийся рассеянным. Она с самого начала организует мою жизнь и не скрывает этого, а я с самого начала безропотно выполняю ее распоряжения. Она необычайно активна, несмотря на подагру, а я ленив и неповоротлив, несмотря на приличное здоровье. Я уже положил в багажник красный чемодан, но жена недовольна: вниз – черный, а сверху – красный, командует она. Я засунул палец под рубашку, чтобы отлепить ее от спины, вытащил из багажника красный чемодан и поставил на асфальт, нарочито громко застонав, и повернулся, чтобы взять черный. В этот момент к нам подъехал какой-то автомобиль.

Его невозможно было не заметить, потому что не только наша улица была безлюдна, весь город словно вымер, светофоры понапрасну меняли цвет, можно было даже услышать пение птиц в кронах деревьев. Машина сначала пронеслась мимо нас, но через несколько метров затормозила. Секунда, еще секунда, и я явственно услышал, как заскрежетала коробка передач, затем взвизгнул механизм заднего хода, и машина остановилась рядом с нами.

– Не может быть! – воскликнул человек за рулем: его глаза нельзя было разглядеть в полутьме, но, судя по зубам, он был не первой молодости. – Ну надо же: едешь себе по улице, и вдруг – вы, собственной персоной! Расскажу отцу – он не поверит.

Незнакомец был в радостном возбуждении, смеялся от счастья. Вместо того чтобы поставить черный чемодан в багажник, я стал рыться в памяти, пытаясь найти там какую-нибудь особенность его лица, которая помогла бы понять, кто он. Однако мне это не удалось: лицо у него было подвижное и становилось еще более подвижным от всплеска эмоций, с которым он никак не мог справиться. Незнакомец обрушил на меня поток слов: его отец отзывался обо мне с уважением и благодарностью, вспоминал, как в его молодые годы я помог ему справиться с трудностями и как потом у него все наладилось и теперь дела идут все лучше и лучше. Он все время повторял: какое счастье снова вас видеть, и, хотя было непонятно, кому именно я когда-то помог – ему самому, его отцу или им обоим, я почти сразу же убедил себя, что, скорее всего, он был моим учеником, либо в лицее в Неаполе, где я преподавал в молодости, либо в более длительный период, когда я работал в Римском университете. Нередко мне приходилось встречать незнакомых людей, которые меня бурно приветствовали, и, вглядевшись в их уже немолодые, а порой даже изможденные лица, я иногда узнавал – но чаще делал вид, что узнаю, – своих бывших студентов. Наверняка он у меня учился, мысленно заключил я. Но если я откровенно признаюсь, что не помню его, он обидится, а мне бы этого не хотелось. Я заставил себя дружески улыбнуться и спросил:

– Как поживает папа?

– Неплохо. У него кое-какие проблемы с сердцем, но ничего серьезного.

– Передай ему привет.

– Да, конечно.

– А как ты сам? Все нормально?

– Замечательно. Может, вы помните, что я собирался уехать в Германию? Я так и сделал, и там мне наконец-то повезло. Какие возможности у человека здесь, в Италии? Никаких. А в Германии я открыл небольшое предприятие, фабрику по пошиву изделий из кожи, мы делаем сумки, куртки, все это качественный товар, он хорошо продается.

– Рад за тебя. Ты женат?

– Нет еще, осенью собираюсь жениться.

– Поздравляю, и еще раз большой привет папе.

– Спасибо, вы даже не представляете, как он будет рад.

«Сейчас уедет», – с надеждой подумал я – и ошибся. Несколько секунд мы стояли с застывшей улыбкой и молчали. Затем он решительно тряхнул головой:

– Нет-нет, кто знает, когда мы еще встретимся. Я хочу преподнести вам кое-что в знак уважения, вам и вашей супруге.

– Как-нибудь в другой раз, мы торопимся.

– Я вас не задержу, одну минутку.

С решительным видом он вышел из машины и открыл багажник. «Это вам!» – воскликнул он, повернувшись к Ванде, и протянул ей блестящую сумочку, которую она взяла с брезгливым видом, словно боялась запачкаться. Затем достал черную кожаную куртку и надел на меня, заметив: «Как на вас сшита». Я стал отказываться: нет, ну что вы, я не могу это взять. Но он, словно не слыша, вытащил из багажника еще одну куртку, женскую, с люрексом, и радостно протянул ее Ванде: «Как раз ваш размер!» Тут я попытался остановить его: спасибо, очень мило с вашей стороны, но больше не надо, нам пора ехать, иначе мы попадем в пробку. Приветливое лицо незнакомца вдруг стало жестким: пожалуйста, не отказывайтесь, я могу себе это позволить, попрошу вас только о маленькой любезности – дайте мне несколько евро на бензин, я должен добраться до Германии, но это не обязательно, если я прошу слишком много, так и скажите, я ведь хотел сделать подарок в знак уважения, пусть он подарком и остается.