Фамильяр и ночница
Шрифт:
Другие художницы не обратили особого внимания на ее угнетение, так как всегда находили ее смурной и нелюдимой. Те же, кто знал истинную причину, тем более предпочитали помалкивать. Однако приближался Иванов день, и тут Дана не могла остаться в стороне. Мелания давно поучала ее, что в самый длинный день в году, на пике природного расцвета, им особенно важна поддержка высших сил. Вообще колдунья-наставница не любила о них распространяться, но культ почитания соблюдала жестко, в каждом празднике, заклинании и расписанном амулете.
Кроме того, праздник был важен для артели и по житейским причинам. В Дюнах гуляние начиналось еще днем, на главной площади. Посредине ставилось молодое
А в других палатках продавались амулеты и идолы, созданные в артели Мелании. Люди охотно покупали медальоны с изображением папоротника, дубового листа, ежевики, солнечных лучей, — и вместе с изделием обретали каплю благословения от потусторонних сил, которое запечатывали колдуньи. По крайней мере, Дана старалась в это верить и искренне радовалась, когда какая-нибудь семья брала и ее творения.
Но не только артель Мелании имела прибыль от Иванова дня. Другие мастера и знахари торговали венками, целебными травами, красиво связанными веточками вербы. Все это использовалось для ритуалов и гадания, или предназначалось в подарок.
И накануне столь суматошного дня Дана легла с более легким сердцем, а поутру вдруг ощутила прилив пряного волнения. Не того, что накатило у залива, напомнив о детском недуге, а куда более приятного и обнадеживающего. Мелания всегда брала с собой на площадь лучших художниц и в этот раз тоже не забыла про Дану. Про себя девушка невольно обрадовалась, хоть и не надеялась, что хозяйка изменит решение. Сейчас ей просто захотелось глотнуть свежего воздуха и увидеть человеческие улыбки.
Перед походом Дана надела единственное нарядное платье, которое шло к ее большим серым глазам, — ярко-голубое, из набивной ткани, расшитой белыми ландышами по краю. А заодно надела украшение, которое хранила в память о доме: простенький кулон из потемневшего от времени серебра. Расчесав перед зеркалом длинные каштановые волосы, она осталась довольна и проследовала за другими выбранными колдуньями.
Недалеко от площади располагалась железнодорожная станция, поэтому ароматы выпечки и полевых цветов перемешивались с тяжелым запахом угля, а веселую плясовую музыку порой заглушал грохот колес. Однако жители Дюн успели привыкнуть к этой особенности и даже придавали ей какой-то волшебный флер.
Гуляние и торговля шли бойко, но ближе к вечеру Дана стала уставать и невзгоды вновь напомнили о себе. Она то и дело замечала, как Мелания о чем-то перешептывается с Аленой, а та лишь тихо улыбается в ответ. Если бы Алена сейчас язвила и посмеивалась над Даной, той, возможно, было бы легче, чем от этого спокойствия, которого так недоставало ей самой. Постепенно прелесть праздника тускнела, девушка все меньше всматривалась в лица покупателей и все короче становились ее пожелания. Вдобавок как раз в это время у торговых рядов появился Руслан со своей матерью. Дана постаралась затеряться среди других художниц, но тот заметил ее и скривился в какой-то неопределенной гримасе.
— Опять хмуришься, Дана? — мягко спросила Надежда Тихоновна. Она не считалась искусной колдуньей, но всегда сопровождала Меланию на праздниках из-за давней дружбы и доверия. У нее уже были взрослые дети и внуки, и она выглядела вполне довольной жизнью.
— Да ничего, Надежда Тихоновна, все в порядке, — вздохнула девушка, предчувствуя, что словоохотливая женщина так просто не отстанет.
— Меня-то можешь не обманывать, — промолвила Надежда Тихоновна, потрепав ее по плечу. — Ты сейчас не горячись, а подумай: вдруг это только во благо, что Мелания Аленку выбрала? У тебя теперь есть выбор своего пути, а стала бы ты приближенной колдуньей — она бы тебя вовек не отпустила. По мне, так Аленке эта судьба куда ближе.
— Руслан мне почти то же самое сказал, — усмехнулась Дана.
— А что, он славный парень, хоть и недалекий слегка! Да и ладно, жить-то с человеком, а не с умом. Ты бы не разбрасывалась, Дана, годы-то свое берут!
— Вы и вправду хотите, чтобы я ушла из артели? — спросила девушка, пристально взглянув на Надежду Тихоновну.
— Да что я, Даночка! Мне и самой пора на отдых, вот до осени еще поработаю — и все, а то тоска по семье уже берет, порой сил нет! А Мелания будет свои порядки держать, и никак против этого не попрешь. Только надорвешься! Зачем тебе это? Живи лучше как все да держись подальше от всякой смуты.
— И вы всегда так жили? — произнесла Дана, тут же пожалев о несдержанности. Но пожилая женщина лишь философски улыбнулась.
— Да по-разному, Дана, разве я не была такой же молодой, как ты? Наверное, тогда и у меня в голове что-то бродило, но столько воды утекло, что уже и не помню… Есть грезы, мечты, страсти, а есть жизнь и семья. Страсти всегда уходят, зато я знаю, что мне есть куда вернуться и спокойно доживать.
— Зачем же вы вообще стали служить у Мелании?
— Она мне когда-то очень помогла, по сути спасла от смерти моего старшего сына. Я и не знала, чем ее отблагодарить, и тут она позвала меня к себе. Тогда еще и артели-то никакой не было: так, покосившаяся избушка на курьих ножках, которую несколько крепких баб привело в порядок, — сказала Надежда Тихоновна с грустной улыбкой. — Тебе это трудно вообразить, Даночка, потому что ты мало на свете прожила. Так прислушайся и подумай о Руслане! Потом, может, благодарить меня будешь.
— Ну, до этого мне еще предстоит выполнить поручение Мелании, — напомнила Дана. — Она же не сейчас оставит все дела на Алену, и по-видимому, я ей пока нужна.
— Это верно: Мелания лишнего не велит, а нужного добьется. Если выполнишь все добросовестно, она тебе благоприятствует в будущем, вот увидишь! И дети твои, и внуки не станут горя знать.
Надежда Тихоновна еще раз коснулась плеча девушки сухой мозолистой рукой, на которой резко голубели вены. Дана не бралась судить, верит ли пожилая женщина во все свои вдохновенные речи: она многое знала о ее семье, даже видела собственными глазами мужа — Борислава Андреевича, который и в старости сохранил веселый характер и маслянистый блеск в карих глазах. И Дана подозревала, что много лет назад этот блеск попортил Надежде Тихоновне немало крови, да и с детьми-внуками все было не так уж гладко. Но должно быть, чудесное свойство людской памяти — гасить и затуманивать дурное, зато подчеркивать яркое и светлое, — оказалось в ней чрезвычайно сильным. И оно же так долго держало ее в артели, хотя Надежда Тихоновна лучше всех знала истинные дела Мелании…
Благостное настроение с утра совсем улетучилось, а вокруг тем временем уже смеркалось — на площади оставалось все меньше народа, одни спешили домой, а другие к заливу или озерам по ту сторону железной дороги. Воспользовавшись затишьем, Дана задумчиво прошлась вокруг купальского дерева, коснулась обтрепавшихся за день лент и пожухлых цветочных лепестков. Мало-помалу она добралась до конца площади, за которой начинался небольшой перелесок, и тут ее вновь что-то кольнуло, а тяжелая муть разлилась по голове и шее, слиплась комком в груди.