Фамильяр и ночница
Шрифт:
«Рикко!» — успела она подумать, отчаянно, пронзительно, больно. В следующий миг невыносимый жар опалил крылья ночницы, перекрыл воздух и перед глазами возникло приближающееся пятно берега.
Рикхард и Силви уже не стояли впереди Даны, сидевшей над манускриптом: им пришлось лечь, чтобы волны не сбили с ног. Вода, вырвавшаяся из каменного плена, несла пролитую на этих берегах кровь и слезы, пепел от уничтоженных жилищ, колдовские зелья и яды, память о подвигах и предательствах. И теперь их откос превратился в один из немногих островков спасения. Что творилось в городе, они боялись вообразить, — даже безразличная к людям
— Мы не успеем, Рикко, — прошептала она, сжав его ладонь. — Они не согласятся, а мы не уйдем отсюда живыми! Ты был прав, нам давно стоило бежать…
— Я рядом, милая, и нам нельзя так думать, — отозвался он хрипло и прикрыл подругу собой. Вдруг за пеленой тумана и воды сверкнул и величаво поплыл над городом огромный белый силуэт, оставляющий за собой морозное дыхание. Волны, по которым он следовал, замерзали на лету, разбивались о берег и осыпали лесовиков ледяным крошевом, но вода быстро обновлялась и подступала к их островку.
— Это посланница мира мертвых, — вздохнула Силви. — Она соберет урожай душ в городе, потом возьмет и Дану, а нас забросит в междумирье…
— Тише, — почему-то сказал Рикхард, хотя Силви и так говорила еле слышно, и лишь острый слух оборотня улавливал все ночные звуки. Но вдруг напевы Даны стихли, до них донесся слабый обрывистый возглас и лесовики вскочили на ноги, забыв о волнах.
Девушка лежала на земле, устремившись в небо невидящим взглядом, и еще слабо дышала. Но когда Рикхард бросился к ней, попытался отогреть и дозваться до засыпающего рассудка, дыхание стало обрываться. И как он ни стремился возродить его оставшейся энергией, она больше не шевельнулась и тонкое девичье тело стало быстро холодеть подобно окружившим их водам.
— Дана! — отчаянно крикнул Рикхард и почти со злостью вцепился в ее плечи. Но Силви удержала его и решительно промолвила:
— Ты не вернешь ее, Рикко! Должно быть, Бураков добрался до ее души через видения и толкнул богам смерти в пасть…
— Бураков! — застонал Рикхард. — Ну почему мы его не убили? Зачем послушали ее детский лепет про милосердие и правосудие! Да пусть бы меня потом наказали за кровопролитие, но она бы уцелела…
— Что проку об этом говорить, — вздохнула Силви. — Не убили… А он воспользовался и убил ее за неповиновение. Конечно, Бураков уже тронулся умом, и теперь никакое наставничество его не спасет.
— Теперь его ничто не спасет, — заверил Рикхард, поднимаясь на ноги. — Но посмотри сюда, Силви: ведь вода уходит…
Они огляделись. Природа и вправду успокаивалась, погружалась после агонии в сон, еще тяжелый и болезненный, но ведущий к исцелению. Наводнение пошло на спад до точки невозврата, не успело поглотить город, хоть и забрало немало жизней. Туман рассеялся и ночь окутала лесовиков шелковым темно-синим покрывалом, под которым стало хоть чуточку теплее.
Рикхард вновь склонился над Даной, убрал мокрые пряди волос с лица, опустил веки и поцеловал в лоб.
— Они все-таки услышали тебя, девочка, — прошептал он. — Не знаю, где сейчас твоя душа, но может быть, она узнает об этом? Спасибо тебе и прости нас, если можешь…
Силви тоже опустилась на колени, почтительно коснулась холодной девичьей руки и они немного помолчали. Затем Рикхард бережно поднял Дану на руки и понес к воде, которая все еще держалась высоко. Зайдя по пояс, он осторожно отпустил ее, и река безмятежно приняла колдунью в последнее пристанище и колыбель.
Они посмотрели на сомкнувшиеся волны, и после недолгой тишины Рикхард решительно взял Силви за руку.
— Теперь нам надо вернуться в город. Ты меня понимаешь? — жестко произнес он.
— Если ты знаешь что делаешь, — отозвалась лесовица, обреченно склонив голову.
Бураков отодвинул тяжелую щеколду и с усилием, ползком, выкарабкался на воздух. С помощью магии он надежно оградил подвал от потоков воды и укрылся в ним, когда те устремились в город. Девчонка-то оказалась права — подумал он с досадой и ужасом, не из-за смертельной угрозы, а из-за ее пробудившихся сил. А эта выходка с бутылкой и то, что она бросила его здесь… Да, она одаренная и хитрая маленькая стерва, как, впрочем, и все женщины, но толковой и верной помощницы из нее точно не выйдет. И если бы он ее простил, то непременно вновь получил бы нож в спину. Он сразу просчитался, выбрав девчонку, бабу, которой голубые глаза и крепкие плечи нелюдя дороже и ближе, чем поддержка человека и родственника. Теперь, когда он выберется из передряги — а он непременно выберется! — то возьмет в ученики только мужчину, пусть чужого и даже не ведовских кровей. А то, что произошло в Усвагорске… да разве настоящему колдуну это помешает жить дальше и проникать в тайны мироздания? Скорее только раззадорит и подхлестнет!
Он кое-как попытался размять затекшие мышцы, ополоснул лицо ледяной водой, которая все еще заливала переулок. Впрочем, шторм миновал, и оставалось лишь немного выждать. Мокрая одежда и полные влаги сапоги мешали двигаться, но что это значило, когда довелось вырваться из тисков смерти?
Колдун еще озирался по сторонам, когда в лицо ему вдруг ударил яркий свет — острый, холодный, отвратительный. Не мягкое лунное сияние, не привычный блеск фонаря. Свет из ада, нагнавшего наводнение, и посланцы этого ада, белокурые отродья тьмы, стояли прямо перед ним.
Рикхард смотрел на него своими дикими голубыми глазами, в которых плескалась злость и голод. Тут же была и Силви, но ее лицо выражало лишь равнодушие и брезгливость, а в руках поблескивало его зачарованное лезвие.
— Как ты могла… — прошептал Бураков, кое-как разомкнув потрескавшиеся губы.
Демоница только усмехнулась и отошла назад, когда Рикхард забрал у нее клинок. Он так стремительно прыгнул на человека, что тот вряд ли бы увернулся даже в бодром здоровье. Но заклинание, убившее Дану, отняло слишком много сил, и Бураков безвольно корчился под тяжестью мощного тела нелюдя. Пытался закрыться от удара, но тот все же настиг его и обжег внутренности прожорливым пламенем. Сначала колдун крикнул, и эхо пронеслось над полумертвыми улицами, потом сорвал связки и лишь наблюдал, словно его душа уже вспорхнула на черных крыльях. И с недоумением смотрела, как Рикхард проворачивал лезвие в ране и жадно лакал темную кровь, как зверь на водопое. Потом поднялся, вытер рот и с размаху швырнул бездыханное человеческое тело о каменную стену.
Рикхард бросил клинок и, пошатываясь, подошел к Силви, затем сел прямо на размокшую землю. Она вздохнула, погладила его влажные волосы и опустилась рядом, прижалась всем телом, ловя последние минуты тепла.
— Хочешь знать, почему я не перекинулся, чтобы его убить? — вдруг сказал лесовик. — Потому что все худшие преступления, пытки и подлости творятся только с человеческим лицом! Именно его страшно видеть перед собой в последние секунды. А зверь, поедающий живую горячую плоть, — это просто зверь…