Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
— Ну, мсье однако и приспичило! — заметил Фанфан, наполняя горшок. От графини Дюбарри, разумеется! Мы знакомы! — добавил он, отставляя посудину.
— Что ты плетешь, поганец!
— Скажете тоже — поганец! — обиделся Фанфан. — Я правду говорю! Просто забыл вам рассказать. О-ля-ля! Мсье, какое было приключение!
И он подробно изложил брату Анже о своих подвигах у Лабилля, и как благоуханная графиня его поцеловала, и как сказала, — если нужна будет помощь, достаточно обратиться к ней.
— Клянись, что это правда! — брат Анже, задыхаясь, схватился за грудь.
— Но слушайте, это что, не доказательство? Эта штука была у неё на шее!
Ночные
В минутном затмении брат Анже готов был счесть, что камея появилась в его постели волшебными причудами судьбы и провидением Господним, и означает это одобрение свыше его планов — но тут же понял — все гораздо лучше: это пропуск! И с его помощью без малейших проблем можно провести Фанфана во дворец на рю де ля Жюсьен! И не будет нужды просить посредничества матери Жанны, которая, если подумать как следует, не такой уж безопасный посредник и вся сосредоточена на том, чтоб её дочь, наделавшая уже столько ошибок, не совершила новых!
— Умойся! — велел брат Анже Фанфану. — Там есть пачули, и не экономь. Приведи себя в порядок, нам нужно отправляться с визитом!
— В восемь утра? — спросил Фанфан, взглянув на часы брата Анже.
— В столь важных обстоятельствах не до приличий, — заявил брат Анже, омыв свое горящее тело ледяной водой. Как билось у него сердце! Спешило за его летящими вперед мыслями. Брат Анже чувствовал, что в этот день умрет. Он должен был успеть с Фанфаном во дворец на рю де ля Жюсьен! Потом, если на то Господня воля, можно и умереть!
Еще никогда фиакр не мчался по Парижу столь быстро. Через десять минут такой езды у лошадей пар пошел.
— Мсье, — причитал кучер, — мы все убьемся!
Но брат Анже лишь добавлял по ливру, и дома мелькали мимо них, люди отскакивали на тротуары. На рю Вертю переехали курицу, но брату Анже было не до того, он был готов переехать и самого герцога Орлеанского! На перекрестке рю Сан-Шанталь и рю дю Фардье фиакр едва не перевернулся, так лихо одолев поворот! Фанфан, оставленный братом Анже по-прежнему в неведенье, не думал ни о чем — эта фантастическая гонка переполняла его радостью. Он только кричал все время:
— Быстрей! Еще быстрей! — И удивлялся, как сильно пахнут пачули.
На рю дю Парадиз-де-Шево — она именовалась Конским Раем из-за того, что там им приходилось из последних сил тащиться в гору — они едва не раздавили процессию монахинь, так летели с горы! Кучер предпочел закрыть глаза. В кармане у него было уже двенадцать ливров! Поэтому он лишь молился Богу. Десяток раз они были на грани смерти (не считая курицы), скандальным образом нарушили движение по переполненным парижским улицам, перепугали монахинь, нагнали страху сотням матерей, навлекли проклятия старцев, кричавших, что такого они в жизни не видели, стали предметом жалоб на трех заставах, заставили священника, несшего святые дары на рю де ля Тромб, упустить их на землю, так что человек, к которому он их нес, умер без помазания, и вынудили нотариуса, которого забрызгали грязью на рю Боку, вернуться домой за новым костюмом, где он застал свою жену под старшим писарем; ещё они оказались виновны в том, что с окна второго этажа упущен был цветочный горшок, оглушивший карманника, как раз занявшегося делом, и в результате по бесславном возвращении домой жена беднягу излупила, — не говоря уже о множестве других несчастий. Короче говоря, они наделали столько проблем, смятения и неприятностей — и только для того, чтобы в конце концов на рю де ля Жюсьен никого не застать!
Анна Рансон, оказывается, отбыла к мужу в Фресне-сюр-Сарт, о графе Дюбарри никто ничего не знал — видно, отсыпался в каком-то притоне, это ясно. Но что графиня?
Графиня накануне отбыла в Версаль!
— В Версаль! — велел кучеру брат Анже.
— Мсье, — возразил извозчик, — я чуть живой, лошади тоже, фиакр того гляди развалится…
— Здесь десять ливров, — оборвал брат Анже, — и берись за кнут!
— Что будем делать в Версале? — спросил Фанфан, все ещё наслаждаясь гонкой.
— Бог знает, — ответил брат Анже со смесью горечи, тревоги и иронии. Возможно, играть в шахматы!
Фанфан уже привык к его туманным фразам, и только лишь заметил:
— Велл, как сказал бы Толстяк Гужон, шахматы — все же какое-то развлечение!
Только для брата Анже — как он уже чувствовал по острой боли в груди это оказался последний ход!.
2
Хотя и было только десять часов утра, Версаль в этот чудесный день в конце июля был полон толпами людей, и не только в дворцовых галереях, приветствовавших друг друга своими треугольными шляпами и вполголоса делившихся последними сплетнями, но и в парке, переполненном чиновниками и мещанами, пришедшими с прошениями и просьбами, если не просто для того, чтобы пройтись и поглазеть. Повсюду группами прохаживалась стража, не допускавшая столкновений. Изредка проезжали роскошные экипажи, и появлявшиеся из них великолепно одетые дамы исчезали во дворце.
Фанфан сидел на каменной скамье у большого фонтана, где усадил его брат Анже, и не переставал удивляться. Он любовался роскошно одетыми дамами, которые в волнах шепота и смеха разгуливали вокруг, и прикрывал глаза, чтобы лучше оценить ароматы их духов.
Как долго он уже был здесь? Брат Анже все не возвращался. Уходя, велел сидеть и никуда не уходить, чтобы не потеряться в лабиринтах дворца и огромного парка.
— Ни шага отсюда, жди меня! Я попытаюсь найти приятеля, служащего в протокольном отделе, он наверняка расскажет мне о расписании той высокопоставленной особы, к которой мы приехали!
Какой особы? Фанфан хотел бы наконец узнать, что это за особа, с которой он сыграет в шахматы? К чему такая тайна? И он задержал брата Анже, потребовав сказать наконец, к кому они приехали, потому что в голове у него вдруг мелькнула неприятная мысль: что, если вдруг ему дадут тут место? Например, сделают королевским пажом? Фанфан не хотел никакого места, хотел постранствовать по Франции — и все! Поэтому, чувствуя, что ему готовят какую-то ловушку — из тех, о которых говорят, что "это ради вашего блага" и которую могут выдумать только взрослые, налегал на брата Анже:
— Я хочу знать, мсье! Скажите, или я сбегу, даю вам слово!
— Черт побери! — воскликнул брат Анже (он все сильнее задыхался, безумная езда в фиакре сделала свое). — Это так важно и настолько тайно… что я боюсь, ужасно боюсь сказать раньше времени!
— Скажите хоть, мужчина это или женщина?
— Женщина! — ответил брат Анже и отважился добавить, неспокойно оглянувшись по сторонам: — Твоя мать, но только больше не звука!
— Моя мать? У меня есть мать? Значит, она не умерла?