Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
Но все-таки я еще не сказал последнего слова. Я пообещал благодетельнице Перетты вернуть ей мужа, и я ей его верну! И даже если мне придется брать Бастилию одному, я выпущу из нее невинную жертву — Фавара!»
Глава XXI
После полудня, когда шевалье де Люрбек внимательно просматривал свою почту, принесенную его курьером, и левой рукой, неловко и с трудом, вскрывал печати из красного воска, так как правая рука его была забинтована и неподвижна после ночи в замке Шуази, когда его в темноте ранил Д'Орильи. Люрбек не мог не
Один из участников был мертв, следовательно, ничего не скажет; другой ничего не знал о богатом сеньоре, который попросил его за двести пистолей помочь ему в этом грязном деле.
Улик не было: на убитом не нашли никакой бумаги, ни любого другого вещественного доказательства, которое дало бы возможность полиции установить его личность: эти бродяги не имели привычки носить при себе для удобства чиновников ни своего генеалогического древа, ни даже свидетельства о собственном имени.
Итак, де Люрбек не стал больше думать о своем поражении, а занимался делом, когда появился лакей и объявил, что к нему пришли. Шевалье быстро разложил по порядку и прикрыл свои документы, после чего велел пригласить визитера. Появился мрачный Д'Орильи. Датчанин со всей возможной сердечностью бросился ему навстречу, но рука маркиза при пожатии показалась ему ледяной. Наступило молчание. Первым его нарушил лейтенант, холодно спросив:
— Этот предмет принадлежит вам, сударь? — он достал из кармана брелок, найденный ночью в Шуази.
— Мой, в самом деле! — несколько смущенно ответил шевалье.
— Вы знаете, где я его нашел?
— Ну откуда же? Конечно, нет! — сказал Люрбек тоном, которому он постарался придать как можно больше равнодушия.
Д'Орильи медленно отчеканил:
— В замке маркизы де Помпадур, после того как проникшие к ней в спальню ночью и покушавшиеся на нее бандиты уже сбежали.
Шпион слегка вздрогнул, но тут же, овладев собой, небрежно бросил:
— Весьма возможно! У меня, действительно, этот брелок украли не так давно.
Но даже хитрый негодяй не мог предусмотреть всего, и он забыл, что протянул другу за брелком руку в бинтах.
Не без иронии маркиз заметил:
— О, да вы ранены, сударь! Не теми ли самыми бандитами?
Датчанин не моргнул глазом. Он смерил своего собеседника дерзким взглядом, потом, помолчав, резко сказал:
— Ладно, будем говорить напрямик. У меня нет причин играть с вами в прятки. Это я был прошлой ночью в замке маркизы де Помпадур.
— Мне бы очень хотелось знать мотивы этого нападения.
— Нападения? — ответил Люрбек, подойдя к маркизу вплотную. — Вы что-то слишком поспешны в выводах, маркиз!
Д'Орильи, видимо, удовлетворило объяснение, в котором было нечто правдоподобное. Кроме того, ему очень хотелось найти объяснение, как ни слабо оно звучало, преступлению, в котором ему пришлось бы обвинить старого друга. Поэтому он с облегчением вздохнул и спросил:
— Госпожу Фавар? Тысяча извинений, шевалье, простите меня, пожалуйста, ведь я не подозревал, кто был в темноте и кого я ранил шпагой! Я очень об этом сожалею.
— Я совершенно на вас не сержусь, дорогой друг! — объявил Люрбек беспечно дружеским тоном. — Там была такая кромешная тьма, что и я вас не узнал! И в ответе за все только любовь и случай, который привел к недоразумению.
Но, желая полностью рассеять и отвлечь подозрения, которые еще могли беспокоить его собеседника, Люрбек добавил с характерными для него хитростью и коварством:
— Хочу еще рассказать вам о совсем уже неожиданной встрече, которая произошла во время моей эскапады в замок Шуази.
— Какая встреча? — вскричал удивленный и заинтригованный Д'Орильи.
— Представьте себе, что благодаря соучастию одного из слуг мне удалось попасть в дом с двумя из моих людей, которых я взял для охраны. Я собирался пройти в комнату маркизы Помпадур, которую, по ошибке, принял в темноте за комнату госпожи Фавар. В это время я увидел, как из комнаты мадемуазель де Фикефлёр выходила странная особа в женской одежде, которая тут же вступила со мной в битву. Я думаю, что это не кто иной, как крепкий парень, переодетый женщиной!
— Так вы говорите, — резко спросил лейтенант, — что эта личность выходила из комнаты…
— Мадемуазель Фикефлёр.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно! Я даже добавлю, что, если бы я не боялся сказать ерунду…
— Ну, говорите же!
— Что, если бы этот тип Фанфан-Тюльпан не был расстрелян в Венсене, я бы сказал, что это был он!
— Тысяча чертей! — воскликнул Д'Орильи. — Был момент, когда и мне пришла в голову эта мысль.
— Да, но он все же был расстрелян! — подтвердил Люрбек.
— У Фанфана есть очень сильные покровители, — заметил Д'Орильи. — Кто знает, может быть, им удалось подсунуть под расстрел под его именем кого-нибудь другого?
— В общем, это не исключено, — коварно сказал шпион, — и мы весьма заинтересованы — если верить в такую возможность, — в том, чтобы разыскать вышеупомянутую личность!
— Да, разумеется, — дополнил его соображения лейтенант, — так как, кроме того, что неисполнение казни этого мятежника нанесло бы урон авторитету военной власти, он может стать для нас серьезной помехой.
— Особенно для вас! — ввернул шпион.
— Он должен быть непременно в Париже, — объявил лейтенант. — Сегодня утром, вернувшись домой, я нашел мою лошадь, которую этот тип имел наглость украсть у меня, привязанной у стены дома — наверняка, он хотел посмеяться надо мной!
— Подождите минутку! — сказал Люрбек с загадочной улыбкой.
И, усевшись за стол, он взял гусиное перо и написал на чистом листе, на котором не было никаких следов ни имени, ни звания, письмо, под коим и поставил подпись.