Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
— В таком случае, мадам, мне непонятна причина обморока мадемуазель Фикефлёр.
Это был удар прямо в цель. Госпожа Фавар закусила губу, а Перетта, которая уже почти совсем пришла в себя, шатаясь, пошла навстречу офицеру, который, отдав ей поклон, произнес:
— Может быть, мадемуазель, есть средство все это уладить?
— Говорите, сударь!
— Будьте менее жестоки ко мне, — пояснил маркиз, — и жизнь Фанфана-Тюльпана будет спасена.
— Негодяй! — проронила госпожа Фавар, подхватывая Перетту, которая была на грани второго
— Подлец! — прорычал Бравый Вояка, готовый броситься на молодого дворянина.
Последний, почувствовав, что дело идет не так, как ему хотелось, положил руку на рукоять шпаги. Актриса, усадив Перетту в кресло, подбежала к ветерану, чтобы удержать его от необдуманных действий: они могли еще более усложнить и так напряженную ситуацию. Но в этот момент во дворе раздался громкий звон бубенцов, послышались конское ржание и топот копыт; к ним присоединился радостный хор голосов.
— Да здравствует маршал Саксонский! Да здравствует наш сеньор!
— Мы спасены! — произнесла негромко госпожа Фавар. Огромное бремя свалилось с ее души.
И вот уже тяжелые шаги Мориса Саксонского послышались на пороге, и победитель битвы при Ипре вошел в дверь.
Д'Орильи, захваченный врасплох и оказавшийся в неловком положении, быстро изменил свою вызывающую позицию, ища глазами какой-нибудь темный уголок, где можно было бы скрыться. Но в зале гостиницы было так светло, что маршал первым заметил именно его. На лбу воина сразу появилась гневная складка.
— Ах, вот как! Сударь, — воскликнул маршал, — вы здесь? Можно сказать, что я постоянно встречаю вас на своем пути!
Вспомнив неприятнейшую сцену, которая ранее произошла в гримерной госпожи Фавар в Шуази, лейтенант залепетал:
— Господин маршал, я только что арестовал моего бывшего солдата, которого выдавали за умершего!
— Кто этот человек? — грозно спросил Морис Саксонский. — Я хочу его видеть! Но, между прочим, сударь, даже подобный случай не может служить основанием, чтобы объяснить ваше дерзкое появление в комнатах этих дам!
Маркиз, не ответив на это замечание, подошел к окну, позвал своего денщика и приказал ему привести арестованного. Слуга открыл дверь сарая, все время держа Фанфана под дулом пистолета, и привел его в гостиницу.
Маршал Саксонский, оставив Д'Орильи, стал выражать свое почтение и радость по поводу встречи госпоже Фавар и юной Фикефлёр. Когда вошел арестованный, изо всех сил стараясь не стучать зубами, военачальник обернулся. Мы помним, что он не знал о расстреле Фанфана. Поэтому, узнав солдата, им самим пожалованного званием первого кавалера Франции, он широко улыбнулся и радостно вскричал:
— Честное слово, это Фанфан-Тюльпан!
— Простите меня, господин маршал, — ответил тот, — но вы ошиблись.
Лейтенант Д'Орильи нахмурил брови. Морис Саксонский, изумленный тем, что его перебили, остался с открытым ртом, а обе женщины спрашивали себя мысленно, что еще мог придумать поразительный по изобретательности
Фанфан же невозмутимо отчеканил:
— Я его брат, Фанфан-Георгин.
Госпожа Фавар и Перетта облегченно вздохнули. Хитрый парень, и как это ему пришла в голову такая блестящая идея?! Тот же, вполне владея собой, продолжал:
— Нас было двое близнецов, которых нашли в саду, на клумбах цветов. Моего брата — среди тюльпанов, а меня — у кустов георгинов. Мой бедный брат, чрезвычайно на меня похожий и названный вашим сиятельством первым кавалером Франции, сразу после боя во Фландрии, был потом расстрелян по приказу офицера, который сейчас здесь, только за то, что имел несчастье быть женихом молодой девушки — вот она. Присутствующий здесь офицер хотел похитить эту девушку, а бедный Фанфан-Тюльпан, чтобы защитить свою невесту — вот она, тут, — пустил в ход шпагу против высшего чина, который и подвел его под расстрел… А я — я просто кучер госпожи Фавар, но я не трус и добрый малый, готовый честно служить вам, господин маршал!
Едва он кончил свою речь, как Д'Орильи выступил вперед и сказал, обращаясь к маршалу:
— Господин маршал, этот человек — грубый лжец, низкий интриган, он хочет вас обмануть.
— Знайте, сударь, — жестко оборвал его маршал Саксонский, — что меня нельзя обмануть или одурачить. И я приказываю вам молчать!
И, уже рассерженный, он отрубил:
— Берегитесь, вам будет хуже, если я стану разбираться в деле Фанфана-Тюльпана, в котором, как мне кажется, вы сыграли не очень-то красивую роль. Вам может основательно нагореть! Вы, конечно, в очередном отпуске?
— Да, господин маршал!
— Ну, хорошо. Немедленно возвращайтесь в полк. Там будете ждать моих дальнейших распоряжений!
Офицер понял, что настаивать опасно и, по-военному отсалютовав высшему чину, вышел, обуреваемый такой яростью, что, если бы не конюхи и не слуги, которые теперь посматривали на него весьма насмешливо, он бы выместил ее на своем денщике, — хотя он был совершенно не при чем, — яростным ударом хлыста с золотым набалдашником на рукояти… Вскочив на коня, он пришпорил его изо всех сил и поскакал по дороге в Париж.
Маршал с негодованием во взгляде проследил, как уехал маркиз, а Перетта и госпожа Фавар тревожно спрашивали себя, не попадет ли их друг тоже маршалу под горячую руку…
Фанфан же все это время стоял навытяжку и ждал решения того, в чьих руках теперь была его жизнь. Несмотря на все его мужество, его терзала жестокая тревога, и она еще усилилась, когда маршал подошел к нему и стал его разглядывать с суровым видом.
— Так вот что, скажите мне, господин Фанфан-Георгин, — промолвил маршал недовольным тоном, — почему вы не подумали о том, чтобы исправить ошибку вашего брата, заняв его место в армии?