Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
— Монсеньер, — ответил Фанфан, покраснев от радости, — это мое самое горячее желание!
Перетта, забеспокоившись от этого неожиданного и неосторожного ответа, хотела что-то сказать, но госпожа Фавар, незаметно сжав ей руку, заставила ее молчать.
— Хорошо, — продолжил маршал, — я назначаю вас служить при мне в качестве штандартоносца.
— Спасибо, господин маршал! — вскричал Фанфан, переполненный радостью и энтузиазмом. — Отныне моя жизнь принадлежит вам, и я буду предан вам до самой смерти!
Сияющая госпожа Фавар бросилась к маршалу и стала пожимать ему обе руки. Маршал же, глубоко взволнованный и опьяненный очарованием прелестной актрисы, пытался
Маршал пришел в хорошее настроение после забавной для него истории с Фанфаном. Он был в восторге, оказавшись один на один с самой красивой актрисой Франции и Наварры. Он звонко хлопнул по столу тяжелой палкой. Появился хозяин гостиницы, весь красный от самой мысли, что ему довелось принимать в своей гостинице самого знаменитого воина королевства, и, почти кувыркаясь от усердия, подбежал к нему — он напоминал Полишинеля, которого невидимая рука дергает за веревочки. Морис Саксонский громко скомандовал, как на параде войск:
— Хозяин, быстро приготовь хороший ужин, и пусть твои повара и поварята перепрыгнут через собственные головы, если ты не хочешь, чтобы я взорвал к чертям всю твою кухню с помощью моих драгун!
— Я умоляю монсеньера простить меня, — залепетал хозяин, — и быть снисходительным. Сейчас ведь поздно, и на кухне осталось не так много припасов…
— Тысячу раз гром и молния! — занервничал маршал. — Я…
Но госпожа Фавар остановила его и нежным голосом, обратив к нему неотразимо приветливый взор, сказала:
— Монсеньер, не окажете ли вы нам честь разделить с нами ужин?
Марс был слишком беззащитен перед чарами Венеры, чтобы ответить отказом на столь соблазнительное предложение! Поэтому маршал, галантно поклонившись и целуя руку актрисе, с энтузиазмом принял приглашение, выраженное в столь очаровательной манере.
Перетта, которая проводила Фанфана обратно к его так грубо прерванной трапезе, вернулась в гостиную, где они обедали, а Бравый Вояка исчез, так как ему, после приключения с письмом в Шамборе, не очень-то хотелось находиться слишком близко к раздражительному воину. И обе дамы уселись по обе стороны от маршала за обеденный стол, где их ждал подогретый, но не утративший вкусовых качеств и аппетитного вида обед. Маршал, у которого после шести дней унылой и строгой диеты особенно разыгрался аппетит, взялся атаковать пулярдку из Мена с жаром, не меньшим, чем атакуют вражеские крепости. В это время госпожа Фавар наклонилась к нему и негромко заговорила с ним. Дипломатка не забыла о цели своей поездки.
— Монсеньер, — проворковала она, — мне бы хотелось, если вы не возражаете, поговорить о моем несчастном муже!
Маршал, который в это время обгрызал куриное бедро, услышав эту фразу, чуть не подавился — он считал такой разговор совершенно несвоевременным. Когда удушье его прошло, актриса продолжала:
— Монсеньер, бедняга сейчас в Бастилии, и он так же уныл и мрачен, как камни его тюрьмы…
— Ничего, небольшой отдых ему не повредит, — ответил маршал, пытаясь проявить остроумие. — Драматурги время от времени нуждаются в тишине, чтобы собраться с мыслями. И, кроме того, разве ваш муж не просил предоставить ему другое, тихое убежище, более «парижское»?
— О, господин маршал, поскольку вы выбрали для этого разговора такой тон, — воскликнула госпожа Фавар, — я больше не стану возвращаться к этой
И, уткнув нос в тарелку, хитрая актриса уже не открывала рта ни для чего, кроме еды и питья.
Но, чего хочет женщина, того хочет и солдат, и уже через несколько минут Морис Саксонский, измученный ее молчанием, воскликнул:
— Ну, хорошо, мадам, поскольку вы непременно хотите, чтобы ваш муж покинул стены Бастилии, я сделаю для этого все необходимое.
Крик радости вырвался из уст госпожи Фавар.
— Ах, монсеньер, вы — самый рыцарственный из всех военных во Франции! Я так и знала, что вы сумеете исправить такое злоупотребление властью, такую вопиющую несправедливость!
Маршал тотчас же вышел из-за стола и взял у слуги небольшой несессер, где находилась бумага и письменный прибор, сел рядом в кресло и написал несколько слов на одном из листов.
Госпожа Фавар и Перетта не обратили внимания на выражение лукавства в его глазах и двусмысленную улыбку.
— Сегодня — счастливый день! — прошептала Перетта на ухо госпоже Фавар.
— Счастливый день! — повторила актриса с лукавым смехом.
Они не предвидели того, что их ожидало.
Глава III
ВЕЧЕР В БАСТИЛИИ
В благословенном 1745 году Бастилия вздымала свои толстые стены на том месте, где теперь сооружена Июльская колонна. Защищенная высокими серыми башнями, тяжелые силуэты которых резко вырисовывались на горизонте пригорода Сент-Антуан, она служила государственной тюрьмой.
Ее темные камеры глотали без различия людей всех сословий и состояний — сельских жителей и буржуа, чиновников и господ высокого положения, которых секретные приказы погребали там, бывало, до конца их жизни. Но если господа, благодаря деньгам, еще могли получить некоторые льготы и почти комфортабельные условия существования, то бедные люди гнили во тьме сырых и грязных нор, где бегали крысы, любящие потемки. Крошечные окошки, забранные толстыми железными решетками, двери, обитые железом, делали невозможным, или почти невозможным, побег оттуда. Там был многочисленный гарнизон, и стоящий над ним смотритель тюрьмы, вполне сознающий свою ответственность, неусыпно следил за тем, чтобы стража была особенно бдительной. Экю заключенных, родовитых и имеющих деньги, попадали в мошну барона де Шатильон, который был хозяином Бастилии, и если этот видный чиновник сторожил своих важных подопечных достаточно добросовестно, чтобы они не улетели оттуда, то все же обращался с ними с утонченной любезностью и часто, иногда даже несколько раз в неделю, приглашал их за свой стол. Такие праздники происходили регулярно. Барон приглашал на них даже благородных дам, не относящихся к заключенным. При этом вокруг стола с отличными блюдами и винами вовсе не витал дух печали, и если бы не некоторая суровость убранства, служащего рамкой для этих дружеских трапез, то трудно было бы даже поверить, что они происходят в одном из самых мрачных застенков его Величества.
В этот вечер барон де Шатильон собрал самых избранных из своих пленников. Десяток господ весело болтал, сидя перед блюдами с изысканной пищей. Вино текло в венецианские бокалы, и дамы в великолепных туалетах, заслонясь и помахивая веерами, слушали забавную болтовню галантных кавалеров. Лакеи стояли за стульями своих господ, одетые в их ливреи, и помогали лакеям, одетым в ливреи хозяина тюрьмы. Толщина стен, шум и говор праздника, немноголюдного, но очень оживленного, звон чокающихся друг о друга бокалов заглушали стоны несчастных заключенных низшего ранга, умирающих от голода и холода в жутких темных кельях.