Фанфики
Шрифт:
А следом хмырь подгавкивает:
— И епископу, и епископу!
Не, ребятишки, зря стараетесь. Статья 60 «Правды» гласит: «А кто порветь бородоу, а въньметь знамение, а вылезуть людие, то 12 гривенъ продаже; аже безъ людии, а в поклепе, то нету пpoдaже».
А мы бороды не рвём, а бреем. Вместе с головой. Обид-то нет, всё чисто-аккуратненько, с мыльцем.
Сотник призадумался, а хмырь в рясе выскакивает:
— А Устав?! Устав Ярославов что говорит?! Вы перед святой церковью
Вот же придурок! Хотя… в большом хозяйстве и такие нужны.
— Мусор из ушей вытряхни, ябеда. Устав Церковный, Святым Владимиром данный и сыном его Ярославом правленый, мы чтим. В Уставе сказано: «Аще кто пострижеть голову или бороду, митрополиту 12 гривень, а князь казнить». Так?
— Так! И с вас за каждого вот, бритого-стриженного по 12 гривен епископу!
— Резов ты, клирик, а не умён. С кого спрос? Кто епископу платит? Стригаль или баран бритый?
— На кого лаешься, сопляк?! На слугу владыкину?! Тебе, стригалей хозяину, платить! Твоя вина! Вот посчитаю всех, да за каждую бороду, за каждую голову…!
— Хайло прикрой. Все стриженные-бритые сами об том просили. Моей и моих людей — вины нет. Хочешь виры брать — иди, вон, с нищебродов гривны выколачивай. А вон и полный видок — семь свидетелей. Расспроси, коль не веришь.
Из баньки появляется команда «чистильщиков». Половина — рябиновские мужички, половина — уже здесь нанятые. Тянут трёх «обработанных» — три розовых, чистеньких, лысеньких как младенцы, старичка. В чистых рубахах, но без штанов. Дедки абсолютно умиротворены. Благостны, напарены, бесшанны. Мало что пузыри не пускают.
— Это, боярич, последние. Упарились старые. Портов на них не хватило. Да и не надо им — как бы не обделались.
Клирик шипит, но бригада в один голос подтверждает мои показания:
— Уж они просили-упрашивали! Головами в полы били, кланялись! Уж не бросьте вы нас, люди добрые, обстригите-то вы нам власы да бороды…!
Ярыжка епископский в изумлении глядит на сотника. Сотник плечами пожимает. Да уж, ситуация ни в «Правду», ни в «Устав» — не лезет. Не бывало такого на «Святой Руси»!
Я же говорил: законы пишут для нормальных людей, а не для попаданцев.
Сотнику я предложил глянуть на «отказников» — может, кто и заинтересует. Чистая любезность. Но оказалось эффективно: двух разыскиваемых душегубов и беглого холопа — сотник углядел. Преисполнился ко мне благодарности, на клирика… поморщился и ушёл со двора с добычей.
У верхнего конца стола сидит благостный, но грозный — «слуга царю, отец солдатам» — Аким. Собственноручно черпает кружкой медовуху и подаёт дедкам:
— А вот примите-ка за боярство моё. А пойдёшь ли ты, раб божий, обшитый кожей, ко мне в вотчинку?
Очередной дедок водит носом вслед за кружкой в руках Акима и частит:
— Пойду-пойду, батюшка, пойду-пойду, родименький!
Бедняга рябиновский, которого я в писари определил, разворачивает новую бересту — на столе груда заготовленных договоров-рядов, писарь всю ночь мучился — корябал, вписывает туда имя-прозвище, дедок ставит отпечаток пальца, крест процарапывает и получает из рук, теперь уже своего господина, кружку с хмельным.
Один только и поинтересовался:
— А об чём ряд-то?
— А об твоей службе. Господин даёт корм, кров и одёжу.
— А корм-то хорош?
— Корм — по службе, служба — по надобности, надобность — боярская.
Конечные термины в цепи формулировки соединяются в сознании и закрепляются. «Корм»… — «боярский». Ну, кто ж от этого отказывать будет!
А за столом народ уже веселиться полным ходом.
Через час приехал сам тысяцкий, Бонята Терпилич. Со свитой. Дело-то… уж больно невиданное.
— Что ж это говорят, Аким, что ты над людями смоленскими измываешься? Правда штоль?
— Э, Бонята, врут всё сплетники. Не над людями, а над вшами. Вона, вишь — котёл с тряпьём кипит. Тама они, шестиногие. Сынок мой, Ванечка, вшу страсть как не любит. А ты, никак, заступаться прикатил, за вшей-то?
Бонята только хмыкнул. А свита его уже вокруг ямы кругами ходит.
— Вона-вона… Чего морду воротишь? Это ж ты по весне у суконщиков лабаз взял. А ну вылазь сюда по-хорошему!
К вечеру мы «новосёлов» — спать загнали, «отказников» — выгнали. Обиделись на нас городские. Ну и плевать. Завтра уходим.
Интересный у меня набор получился. Из баб — только две. Причём такие… я таких шмар даже у «Трёх вокзалов» не видел. Остальные, примерно пополам — старики и калеки, подростки и дети.
Как оказалось — юность не означает отсутствия криминальности.
Дело к вечеру, несколько мальчишек по двору крутятся, никак не угомонятся. Двое возле Акима присели, он им подкормиться даёт из объедков да расспрашивает о городских новостях.
Я как-то отвлёкся, вдруг мальчишки — ф-ф-р — в стороны. Аким в крик:
— Кошель! Кошель спёр! Хватай! Держи! Лови! Стой! Бей!
Ну и я, сдуру, крикнул, вслед за Акимом:
— Стой! Бей!
Сухан как сидел, так и метнул. Рогатину свою. Вороты открыты были, мальчишка до них и добежал. Рогатина его насквозь пробила и к воротине пришпилила.
Аким кудахчет:
— Я ж… ему ж… я хотел денежку показать. Ну, о монетах говорили, а у меня редкая есть. Только кису достал, только развязывать, а он хвать… А я с завязками-то… руки-то… а он… Вот же гнида! Всё урвать задумал!