Фантасофия. Выпуск 1. Фантастика
Шрифт:
Результатов это практически не принесло. Если с бабулей все было более или менее ясно, да и с моим даром тоже, то роза по-прежнему оставалась загадкой. Парня, который ее принес, я не знала. Никаких предположений кто бы это мог быть, у меня не было. Равно как и какой-нибудь хоть сколько-нибудь вразумительной версии. Зато наутро она появилась.
Утром на крыльце лежали незабудки.
Маленькие голубые цветочки, перевязанные синей ленточкой, лежали на том же месте, где вчера была роза. Дверь повторила ту же историю. И откуда он в начале апреля взял незабудки? В горшке что ли вырастил?
И стала вырисовываться версия: в меня кто-то влюбился. Ну и решил таким образом заручиться заранее моим благорасположением. Спросите, как можно влюбиться в незнакомого человека? Не знаю. Я сама-то
В общем, я, как у Гоголя, к вечеру вторника была уже полностью влюблена в этого таинственного дарителя, несмотря на то, что я даже лица его не видела. Между делом я успела посмотреть на бабулю, разговаривая с ее дневником, доела буженину и шоколад. Ну, еще сходила в магазин и купила шампанского. На случай, если мой «ухажер» решит-таки познакомиться. Незабудки мирно стояли в купленной вчера вазочке. А часов в семь меня посетила гениальная идея. Ведь цветы тоже в каком-то смысле вещи… и они его видели…
Ага. Видели. Только мне не стали показывать. Цветы крутили только серый туман, а кино начиналось исключительно с того, как я брала их в руки. Как заговоренные. Странно…
Следующим утром я первым делом выглянула за дверь. Там лежали фиалки. Обалденно красивого фиолетового цвета. И с таким запахом, что у меня голова кругом пошла. Это было удивительно! Поставив их в одну из самых любимых вазочек, я отправилась на работу. Конечно, цветы не давали мне покоя, но, в общем, стало полегче… Я даже умудрилась нормально полдня поработать и почти довести до ума давно валявшийся на работе проект цветочного календаря. А потом я увидела его.
Я, собственно, его и не видела. Просто, оторвав случайно взгляд от компьютера, я уперлась взглядом в кольцо. Тонкую широкую тускло-золотую полосу, охватывавшую первую фалангу указательного пальца правой руки. И, пока я приходила в себя, оно ушло. В смысле владелец руки, на которой обиталось кольцо, отошел от открытой двери моего кабинета и гулко затопал по коридору. И тут у меня включилось позднее зажигание. Я вскочила со стула и бросилась в коридор, совершенно не соображая, что делаю. Ну и естественно споткнулась. О совершенно левую пачку бумаги, которая по неизвестным причинам оказалась на полу. Упасть я не упала, но когда выскочила в коридор, там уже было пусто. И тихо. Упав духом, я для очистки совести прошлась пару раз до лестницы и обратно. Никого не было. Только легкий запах фиалок около моего кабинета.
Для той же очистки совести я безнадежно принялась опрашивать дверь моего «офиса». И оказалась совершенно права. Вообще, серый цвет тумана начал мне уже надоедать. Какое удручающее однообразие. И в ответ на мои мысли туман начал переливаться всеми цветами и оттенками спектра. Информации это не прибавило, но смотреть стало приятнее. Ладно, потом разберусь. На досуге. Особенно учитывая, что, глянув на мое лицо, начальник отдела без слов подписал мое заявление на очередной отгул.
Проект календаря в очередной раз остался недоделанным.
В четверг я объявила бойкот. До полудня я проспала, а потом лениво вышла-таки на крыльцо. Цветов там сегодня не было. Зато была шкатулка. Ма-а-аленькая… и явно очень дорогая, ручной работы. Даже не прикасаясь к ней, я это поняла. Все же опыт работы с предметами искусства принес свои плоды. А, нагнувшись чуть ниже, я поняла кое-что еще. У нас таких вещей не делали. Семисантиметровая шкатулочка была многослойной. Ажурная верхняя скрывала несколько маленьких, вставленных одна в другую. Как матрешка. Содержимого последней шкатулки было не видно. Полоски тусклого желтого металла переплетались, образуя сложный лиановидный узор. Я решила, что это латунь: все же золото не поддавалась такой обработке. Самым удивительным было то, что толщина стеночек была микроскопической. Я не представляла, что бывают такие тонкие вещи. Во всех смыслах. Короче, минут пять я к шкатулочке даже прикоснуться боялась. Казалось, что стоит до
И в тот момент, когда я, наконец, взяла это чудо в руки, из-за весенней тучки выглянуло солнце. Его луч, отразившись от чего-то в самой глубине шкатулки, скользнул фиолетовой молнией по моему запястью и остался на нем тонкой ниточкой фиолетового бисера. Я даже не удивилась. Как будто знала, что так и должно быть. Странно, но я даже обрадовалась. Только отстранено подумала, что снять эту прелесть, к сожалению, нельзя. И отправилась дальше спать.
В общем, бойкот удался на славу. Потому что проснулась я только утром следующего дня. Я так долго в жизни не спала. Почти сутки… это уже было страшно. О том, что я все же просыпалась в четверг, напоминал только бисер на правом запястье и шкатулка около кровати. Которую я, кстати, вчера открыть забыла напрочь. Вид браслета просто отправил меня в сон. И вдруг меня окутала тревожная волна. Я не помнила, как оказалась на кровати. И страшно болела голова… Пошатываясь, я отправилась в ванную. Глянула на свое отражение и поняла, что на работу сегодня не иду. В глазах все плыло, лицо опухло и имело странный лиловый оттенок. В зрачках играла ненависть, которая испугала меня несказанно: я никогда никого не ненавидела. Любовь ко всему живому и мертвому была моим кредо. Была тем, что никогда и никто у меня не мог отнять. И вдруг…
С ненавистью я уставилась на собственное отражение. И внезапно поняла, что надо делать. Упершись взглядом в невинный бисер, я левой рукой рванула браслет. А потом еще и еще раз. Тонкая нитка не рвалась. Я знала, что ее порвать практически невозможно. Эта уверенность была страшной. Она медленно убивала… заставляла бросить бесполезное занятие… давила на мозг… Но те, кто подбросил мне эту штучку, здорово ошиблись. С детства я была феноменально упрямой. Я шла напрямик и никогда не думала о последствиях головой. Я думала сердцем.
И с тупым упорством я все сильнее и сильнее раз за разом дергала неподдающуюся нитку. Уже начал разлетаться бисер, не выдерживая напряжения. Нить резала руку и была странно острой. Как очень тонкая гитарная струна. Из-под пальцев вдруг брызнули первые капли крови. И, залившись слезами, я вдруг разозлилась. Голова трещала по швам. По рукам стекала кровь, а я даже не чувствовала боли. А бившаяся в мозгу мысль о том, что это больно и глупо, была насквозь фальшивой и чужой. Мое сердце кричало о другом. И уже теряя сознание, я изо всех сил рванула ненавистную струну…
Очнулась я на полу. В заляпанной кровью одежде и с разорванной ниткой в руке. Вокруг мелкой пылью посверкивали осколки бисера. На кафельной плитке и на руках была кровь. Очень глубокий и тонкий порез на правой руке болел, указывая, что, похоже, именно сюда впилась нить перед тем, как лопнуть окончательно. Пальцы левой руки, сжимавшие сейчас нить, слабо кровоточили. Видимо, там было несколько порезов. Руки почти не слушались и страшно болели. Помаленьку я начала соображать. Моя жизнь изменилась. Она уже никогда не будет прежней. Это было странно осознавать. Все-таки до этого я надеялась, что это просто веселое приключение. Посмотрев на свои руки, я грустно констатировала, что это приключение веселым уже не назовешь. Осторожненько разжала пальцы. Царапины тут же начали кровоточить. Но это уже казалось мелочью. На ладони лежала тонкая стальная струна. Поднеся ее к глазам, я поняла, почему у меня столько порезов. Никогда раньше не видела струн с режущей кромкой. Бросив этот кошмар в ванну, я начала осторожно подниматься. С глаз спадала пелена. Смертельная бледность на лице была уже просто бледностью, следствием потери сознания. Меня слегка пошатывало и тошнило. Все-таки очнуться от обморока в луже собственной крови это неприятно. Под ногами скрипнули остатки бисера. Руки, которыми я опиралась на раковину, оставили на ней красные полосы, но я уже не обратила на это внимания. В конце концов, там уже было слишком много крови.