Фантастические рассказы и повести
Шрифт:
Александр вздыхает и отвечает мне совсем официально, он обижен:
– Остров не обозначен на туристических картах потому, что он непригоден для туризма.
– Но зачем же такая секретность? Знаете, Александр, я пожалуй, съезжу туда просто из любопытства. А вы сами были там?
Александр, похоже, в растерянности. Сейчас я вытащу из него то, что он знает.
– Вы не поедете туда. Остров опасен.
Я делаю небольшой мысленный расчет. Нет, не так уж опасен, если там живет Керри. Впрочем, я никуда не собираюсь ехать.
– То, что он опасен, я знаю сам. Мне кажется, вы знаете что-то более интересное.
Александр соглашается. Он начинает говорить - вначале медленно, неловко и неуклюже пытаясь подбирать слова; затем его лицо освещается теплым огнем воспоминаний; в его глазах появляется отражение жизни, долгой жизни, - оно такое же, как и сама жизнь: уродливая пародия на совершенство.
Тот остров всегда жил своей жизнью. О людях оттуда всегда рассказывали, как помнит Александр, самые жуткие и неправдоподобные истории. Одну из истории он рассказал мне; сначала я воспринял это как сказку, но в этой сказке слишком многое сходилось с реальностью, с теми обрывками знания, которые я уже имел. За сказкой стояла правда, некая невидимая пока правда, я чувствовал её, как чувствуют солнечный свет сквозь закрытые веки...
...Когда-то, очень давно, в Острова пришли две лодки. В лодках было шестеро мужчин и одна женщина. Никто не сомневался, что это братья и сестра: они были очень похожи друг на друга. Они поселились на побережье, в доме на окраине совсем ещё маленького в те времена города. Многие относились настороженно к чужакам, но были у них и друзья. Чужие люди вели себя странно: они были безразличны к деньгам, не ходили в церковь и говорили, что знают секрет вечной жизни. Может быть, этим они и привлекали к себе людей: кому же не хочется жить вечно? Постепенно в доме на окраине стали собираться люди, в основном старики, которые растратили свой ум с годами, и теперь ждали чуда. Но чудес не происходило старики умирали. Умирали слишком часто, местный врач подозревал что-то, но сделать ничего не мог: старики умирали именно от старости. Вскоре дом на окраине стали обходить стороной. Но этим дело не кончилось.
Спустя полгода, начали умирать не старые люди, все, которые когда-либо посещали тот дом. Они умирали странным образом: старели и очень быстро умирали от старости. Сколько бы им ни было лет - тридцать, сорок или пятьдесят - они превращались в стариков за несколько месяцев: у них седели волосы, выпадали зубы, слезились глаза. Тогда кто-то из тех людей, которым уже нечего было терять, взял винтовку и отправился к дому на окраине. За ним пришла большая толпа, но люди боялись и оставались в стороне.
Из дома вышел один из братьев, он был одет во все черное. Старик прицелился и выстрелил, но черный человек только рассмеялся. Он сказал, что у них на острове все бессмертны; но, чтобы оставаться молодыми, им нужно отнимать чужую жизнь. И тогда люди испугались и никто ничего не сделал черному человеку. Потом эти люди уехали, мужчины больше не возвращались, но женщина стала приезжать на Остров очень часто. Она только заходила на почту и гуляла по берегу - ничего больше. На почте она отправляла конверты, но никогда не получала ответов. На конвертах были странные рисунки, похожие на листья папоротника.
Я перебиваю Александра:
– И ещё одно: когда она подписывала конверт, то не ставила ни точек, ни запятых, правильно?
– Да. Это та самая женщина, которую вы встретили на берегу.
– В этом случае ей должно быть лет сто.
– Больше. Она живет вечно. Каждые десять-пятнадцать лет она снова молодеет и становится совсем юной, как девочка. И в это время стареет кто-то из людей на Острове.
– Вы видели хотя бы одного такого человека, Александр?
– Да, однажды. Он и рассказал мне эту историю. Я был очень молод тогда. Наши семьи жили по соседству. Я прекрасно помню, как он состарился и умер меньше, чем за год.
– Но тогда, выходит, я в большой опасности?
– А вы не смейтесь. Посмотрите в зеркало на ваши виски. ВЫ слишком быстро начали седеть.
8
Неделю спустя. Восьмой день. Понедельник.
Все это время я не видел Керри, она просто не приезжала на Остров. Это немного выводит меня из равновесия; я понимаю, что потянул за звено цепи, на конце которой может быть все, что угодно. В рассказ о бессмертных людях я не верю, но что-то серьезное здесь все же происходит и, возможно, я нахожусь в центре этого водоворота - не в самом безопасном месте.
Сегодня, около шести утра, когда небо только начинало светлеть и первые птицы пробовали свои голоса, я услышал звук мотора, и эта механическая трель была красивее трелей всех птиц мира. Через полчаса я уже спускался к пляжу, я пересек ручей - особенно теплый и быстрый сегодня - и, раздвинув матовые молочно-зеленые ленты лиан, пошел через лес короткой дорогой. И тут я услышал удары топора.
Я выхожу на пляж; вся компания уже в сборе. Айзек разговаривает с незнакомым мне отвратительным типом, остальные воздвигают на песке что-то напоминающее китайскую пагоду, основательно разрушенную землетрясением. Очевидно, здесь будет большой костер. Три лодки вытащены на песок. Ребята хотят немного пожить дикой жизнью, иначе они разорвутся от распирающих их диких инстинктов. Я не раз встречал подобных людей, они все одинаковы, в воем роде; у каждого из них жена и дети, двое скорее всего, и каждый из них рад избавиться от своей семьи хотя бы ненадолго. Милая мужская компания.
Отвратительный тип, с которым слегка поругивается Айзек, выглядит иначе. На нем обвислый спортивный костюм, разрисованный цветными полосами без всякого порядка и понимания высокой сущности красоты; сам тип невысок и квадратен, особенно квадратна его нижняя челюсть невероятных размеров. Его рот все время полуоткрыт, так, что кажется вот-вот потечет слюна. Прекрасная натура. Если бы я был авангардистом, я бы изобразил его в виде квадрата, пожирающего юных невинных треугольничков. Треугольнички, пожираемые живьем, будут желтого цвета.
Айзек манит меня пальцем - жест совершенно хамский: так добрая мамочка подзывает своего провинившегося оболтуса. Такие вещи прощать нельзя. Маленький Принц был прав, каждый день вырывая ростки баобабов, иначе баобабы, вырастая, разрушили бы его маленькую планету. Хамство - это такой же росток, если его не вырвать сразу, то вырастет огромный баобаб. Как там говорил Маленький Принц - молодые ростки баобабов и роз выглядят одинаково? Здесь он ошибался.
Итак, Айзек манит меня пальцем. Я не спеша сажусь на песок, внимательно разглядываю отвратительного типа, потом делаю тот же жест киваю пальцем. Айзек подходит. Я смотрю на него снизу вверх. Айзек протягивает мне ладонь, в его жесте все ещё остается немало хамского. Выждав пару секунд, я поднимаюсь, отряхиваю, беру его ладонь в свою и переворачиваю так, чтобы моя рука оказалась сверху. После этого я крепко и покровительственно жму его запястье. На людей примитивных такие простые вещи действуют прекрасно, мы ведь ещё не совсем избавились от понятных и целесообразных инстинктов обезьяньего стада, где главными были жест и взгляд. Кто не подчинялся жесту, тот погибал. Я слышал, что наш геном отличается от обезьяньего всего на один процент. У некоторых людей гораздо меньше.