Фантастические тетради

Ванка Ирина

Глава 30

Дядюшка Гренс все-таки вынужден был возобновить не вовремя прерванный спуск в нижний павильон, утомительный, а главное, унизительный для своего отшельнического достоинства. Но прежде чем он осознанно решился на этот шаг, прошло немало дней, и небо заповедника на заре окрасилось в кровавый цвет, не характерный даже для его апокалиптических фантазий.

Он прошелся по поляне вокруг особняка Матлина, несколько раз прокричал «ау». Но, не дождавшись ответа, был вынужден подняться в рабочую комнату на второй этаж, где бледно-желтым

эфирным свечением тлело нечто огромное, взрывоопасное, ядовитое, то, что Феликс привык называть панорамой и через которое (Гренс это знал наверняка) был выход на связь со всеми закоулками ЦИФа.

— Але, — прошептал он, — я знаю, что ты меня слышишь. Выйди поговорить.

Панорама не шевельнулась, а Гренс опустился перед ней на колени и горько заплакал.

Феликса в ЦИФе как раз таки не было, но как только ему стало известно, кто сидит и плачет на полу его особняка, он примчался сей же момент, не пытаясь выяснить, что произошло, чтобы не травмировать и без того подавленного Гренса.

— Я дождался, — сообщил Гренс, — когда мальчики, наконец, уснут… Я пообещал им не делать глупостей. Теперь ты мне пообещай.

Матлин кивнул в ответ, будто заранее был согласен на все.

— Голли мне сказал, что ты надеялся… — Гренс покряхтел, пощупал себя за бороду, почесал затылок, пока у него не сложилось впечатление, что все внимание Матлина без остатка нацелено только на следующую фразу. — Спасибо тебе за надежду, хоть она оказалась напрасной.

— Что с Альбой? — испугался Матлин.

— С Альбой? Они оба не в себе. Я затрудняюсь сказать, кто больше. Вчера мы чуть не потеряли Альберта, — сегодня я уже опасаюсь за рассудок Голли.

— Что? Что значит «чуть не потеряли»? Это нормальная потеря сознания или… был яркий свет, когда вы «теряли» его?

Гренс отмахнулся, дав понять, что не собирается переживать заново этот неприятный момент, а тем более выслушивать его научное объяснение.

— Он тебе больше не достанется. Можешь забыть о нем. Голли сказал, что не даст ему просто так «покончить» с собой. Знаешь, что ответил этот мальчик? «Я не с собой собираюсь покончить, а с тем кошмаром, который меня окружает». Скажи, пожалуйста, ученый человек, этот ребенок однажды просто растворится в воздухе и больше ничего не будет?

— Я сразу предупредил тебя, кто он, — спокойно ответил Матлин, и это спокойствие чуть было не стоило ему скандала, — спасло лишь полное отсутствие сил у Гренса, который не был уверен даже в том, что сможет самостоятельно подняться с пола, из красной полосы вечернего солнца.

— Ах, Альберт, Альберт… — бормотал он. — Если бы я только знал, как добраться до твоего отца. Что же мы натворили…

— Я должен увидеться с ним.

— Зачем? — удивился Гренс.

— Может, я смогу сделать то, что не получилось у вас с Голли…

— Ты хочешь отговорить его «покончить с кошмаром»?

— Терять уже нечего.

— Есть, — возразил Гренс, — еще как есть… Его добрую память о тебе. Больше ты от него ничего не получишь. Это тебе не Андрюша Короед, которого можно замучить до смерти, вытащить с того света и снова замучить. Этот мальчик, может быть, не знает, чего хочет, зато точно знает, чего не хочет. У меня сложилось впечатление, что он не хочет жить, и я его прекрасно понимаю… даже в чем-то завидую. А вообще-то… — Гренс со скрипом поднялся на ноги, — я должен вернуться к рассвету. Единственное, что могу посоветовать тебе по старой дружбе, — расспроси моего засранца. Как следует допроси. Чаще всего он, конечно, обманывает. Найди способ заставить его говорить правду. — Он так же скрипя, развернулся и поковылял к лестнице.

— Ты уверен, — остановил его Матлин, — что я не должен даже проститься с ним?

— Да, — спохватился Гренс, — чуть не забыл! — он вынул из кармана обрывок клеенки. — Возьми. Это все, что он велел тебе передать. Больше вам действительно говорить не о чем.

Когда фигура Гренса растворилась в алых лучах заката за дальними аллеями, Феликс рискнул развернуть послание и прочел его в окно, распахнутое над садом. Вдумчиво и выразительно, как учили на пионерских линейках. Будто под окном стояла ликующая толпа соратников по борьбе, а не мертвая безветренная тишина.

Все можно ставить на дыбы, Гнуть телеграфные столбы, Тысячелетние дубы — корнями к небу брошены… Не гнется лишь тугая нить, Прочнее… не с чем и сравнить, Одна лишь линия судьбы, направленная в прошлое.

Не прочел он вслух лишь последней, самой красноречивой строки, смысл которой навсегда остался для него загадкой: «Феликсу Матлину, другу моего отца, с уважением и благодарностью посвящаю».

Еще секунду Феликс находился в стадии осмысления происходящего. Впрочем, никто не знает, чему равнялась секунда такого осмысления. Вполне возможно, что минутам, часам, но алое солнце еще не успело коснуться краешка павильонного горизонта.

— Стой!!! — закричал он в вечернюю тишину парка. — Гренс, остановись! Вернись! — но обратно вернулось лишь сонное эхо.

Феликс бросился к панораме и вывел обзор с единственного уцелевшего «глаза-наблюдателя», ушедшего под купол павильона. В красных сумерках паркового ландшафта было отчетливо видно, как крошечная фигура старого Гренса из последних сил, что есть мочи, улепетывает в направлении горы, подозрительно бодро перебирая уставшими ногами и опираясь на белую палку с крюком на конце.

— Ксарес, — Матлин переключился на связь с ЦИФом, — помоги мне, родной. Я за все отвечаю. Это последний раз, когда я отвечаю за все.

Ксарес настороженно поглядел на него из темноты переходного отсека, в котором его застала связь.

— Ты решился?

— Еще не совсем. По дороге решусь окончательно.

Ксарес еще раз настороженно поглядел на Матлина и по-человечески кивнул.

— Мне надо время, чтобы подготовить индикатор. Часа три.

— Через три минуты я буду у тебя, — ответил Матлин и вскочил в лифт.