Фантастические тетради
Шрифт:
Индикатор, который мадистологи между собой обычно называют «зеркальным», Ксар раздобыл у Кальтиата. Точнее, получил в подарок. Это приспособление, казалось бы, совершенно бесполезное для фактуролога, изначально применялось для индикации и коррекции технических биоструктур, подверженных «глюкам» переменной агравитации: разболтанные ускорители мкроскоростного диапазона, оборудование антенн, элементы конструкций, побывавшие в аномальных зонах, — все эти «тонкие материи» в критической ситуации подвержены такой аномалии, как сдвижка временной координаты. Чтобы выявить сдвижку, точнее сказать, идентифицировать предмет, иногда используют такого
Внешне аппарат был похож на гибкую раму. В раме располагался невидимый глазу экран, который в нормальном режиме обладал эффектом идеально отражающего зеркального полотна. Фактически в сбалансированном состоянии он и был идеальным отражающим полотном. И каждый «нормально сбалансированный» пользователь мог увидеть в нем реальное отражение. Но призраки, двойники, мадистогенные проявления любого характера, не обладающие крепкой агравитационной (в данном случае временной) привязкой, непременно наводили помехи. Изображение запаздывало, опережало, трансформировалось или отсутствовало вовсе, что приводило «нечисть» в неописуемую ярость, чреватую потерей контроля.
С самого начала Ксар с Кальтиатом настаивали на «зеркальном» тесте, приводя массу аргументов в защиту такого метода, но Матлин не принял ни одного и наотрез отказался от подобных экспериментов над Альбой. Несмотря на то, что оппоненты навалились со всех сторон. Он и сейчас не принял бы ничего подобного, если бы не ощущал, что время уходит…
Ксарес смог отрегулировать зеркальный контур до полной идентичности отражения, и, если возможные деформации не напугают Альбу до смерти, Матлин надеялся получить его истинную координату «бытия». Имея четкий диагноз, он готов был обращаться к кому угодно: к специалистам по агравиталистике, которые заняты такими серьезными проблемами, что вряд ли станут слушать его, адаптированного фактуриала. Он готов был идти за помощью к самой мадисте, если б только знал, куда идти. Когда-то, увидев прибор впервые, он решил испытать его на себе. По форме эта штука удивительно напомнила ему старое овальное зеркало, висевшее в прихожей московской квартиры все его детство. Но, протрезвев от воспоминаний, он увидел в нем себя пятилетним мальчишкой, отчаянно корчащим рожи, намазывающим на стекло кусок пластилина, и сказал: «Хватит. Для Альберта это будет слишком». Ксар не настаивал. Только поинтересовался, что это было у него в руках и зачем это надо намазывать на зеркало? «Ты когда-нибудь был ребенком?» — спросил его Матлин, но ответа не получил.
Не получилось у Матлина и опередить Гренса. Когда они с Ксаром глубокой ночью вышли из лифта на соседнем ярусе заповедника, папа Гренс уже штурмовал последний подъем. Встреча состоялась у самого порога хутора.
— Убей лучше меня! — кинулся к Матлину Гренс. — Сначала меня убей! Я не позволю! Не пущу! — но, увидев Ксара, резко изменил траекторию и, приведя в боевую готовность свою крючковатую палку, занял оборону у входа в дом.
Матлин снял протектор, швырнул его в грязный снег и засучил рукава.
— Ну, давай!
Разогнавшись с порога, Гренс пошел на таран, но Матлин успел схватиться за палку и рванул ее с такой силой, что Гренс, не останавливаясь, пролетел задом до ближайшей канавы и завалился на спину. Но подниматься на ноги не спешил.
— Убей меня, Матлин! Сейчас же убей меня! — кричал он, захлебываясь в истерике, хватая руками комья грязи. — Только не трогай мальчика! Я не хочу этого видеть. Сначала меня…
Матлин подошел к нему и воткнул палку крюком в землю.
— Смерть надо заслужить. Не знаю, получится ли у тебя… — скрип двери оборвал его на полуслове. Голли, сам на себя не похожий от усталости, вышел на порог с зажженной лампой.
— Заходите скорей. Он без сознания.
Феликс с Ксаром вошли в дом и плотно заперли дверь на засов. Альба лежал на полу в большой комнате, раскинув в стороны руки, бледно-зеленый, покрытый испариной, в разорванной на груди сорочке, будто ему не хватало воздуха, несмотря на то, что все окна в комнате были открыты нараспашку. А Голли, поставив лампу возле его головы, аккуратно стер губкой пот сначала с лица Альбы, потом со своего лба.
— Не знаю, что делать, — сказал он. — С каждым разом его труднее приводить в чувство. Это может продолжаться сутки…
— Я, конечно, могу откачать… — предложил Ксар.
— Не надо, — остановил его Матлин, — поставь зеркало к стене и закрой простыней.
— Что вы придумали? — испугался Голли.
— А ты принеси ведро холодной воды.
— Холодной воды? — переспросил он.
— Или это поможет, — пообещал Матлин, — или я немедленно отдамся на растерзание твоему отцу. Времени нет. Мы должны попробовать. Это действительно шанс — и для него, и для меня.
Принимая от Голли таз с водой из холодного умывальника, Феликс непременно прочел бы молитву, если бы имел хоть малейшее представление, как это делается.
— Расстегни ему рубашку до пояса и уйди прочь.
Голли успел отскочить, но брызги достали ему до колена. Альба не шелохнулся, только чуть-чуть приоткрыл глаза. Матлин приподнял его за плечи.
— Ну давай, парень, возвращайся к нам. Здесь есть кое-что для тебя…
Альба подтянул под себя колени и лениво потер руками мокрые глаза.
— Феликс? — удивился он.
— Поднимайся. Ты можешь стоять?
Он огляделся по сторонам, но, увидев Ксара, удивился еще больше.
— Феликс, ты издеваешься надо мной? Конечно, могу…
— Взгляни, что мы принесли, — Матлин поднял на ноги промокшего до нитки Альберта и подвел к белому полотну, закрывающему кусок стены. — Это зеркало, — объяснил он, — специально для тебя. Ты не должен его пугаться, если ты смелый мальчик.
— Нет, ты действительно надо мной издеваешься, — вертел головой Альба, пытаясь смахнуть с волос как можно больше брызг. — Когда это я пугался зеркал?
— Ты можешь разбить его вдребезги — оно твое.
Ксар взялся за край простыни, а Голли забился в угол и закрыл лицо руками.
— Нет!!! — раздалось из открытого окна. Папа Гренс налег грудью на подоконник и попытался закинуть колено, но не нашел за что схватиться руками, по самый локоть вывалянными в грязи. — Мальчик мой, иди к папе!
Альба обернулся.
— Дядя Ло? Вы тоже надо мной издеваетесь?
Дядя Ло так и застыл в раме, как собственный портрет. Только глаза его на этот раз были гораздо более безумными, а физиономия — гораздо более чумазой.
Повернувшись, Альба увидел в зеркале себя… бревенчатую стену, сплошь увешенную картинами, Голли, забившегося в угол между скамейкой и шкафом, безумные глаза дядюшки Ло и Матлина, который стоял у него за спиной и любовался отражением Альбы с таким недоумением, будто принял его за обман. Альба даже обернулся, чтобы убедиться, все ли в порядке с чудаком Фреем. Его отражение обернулось в точности так же.