Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый
Шрифт:
— Не спите, Борис Арнольдович? Я могла бы попытаться согреть вас, хотя не знаю, что из этого получится…
И Борис Арнольдович, гонимый отчаянием, плохо отдавая себе отчет в происходящем, перебрался в чужое гнездо…
Там он действительно согрелся. Правда, после этого хотел повеситься на лиане. Но не смог.
В эту ночь он сочинил своей бывшей жене, да, теперь уже точно бывшей, мысленное письмо, чего не делал уже давным-давно и чего не делал уже никогда больше.
«Дорогая Наташа! — горячечно мыслил Борис Арнольдович, лежа на сырой подстилке. — Я подлец и извращенец. Если даже
Робинзон Крузо за двадцать восемь лет не запятнал себя, а я не выдержал и года. Но я не стал себя убивать. Кто знает, вдруг мой опыт еще кому-ни будь пригодится. В том смысле, что я вернусь и предостерегу других исследователей, тем самым внесу хоть какой-то вклад…
Угрожающе растет хвост. Такой противный. Покрылось шерстью все лицо, руки, плечи, грудь, ноги. Да в общем, все тело. Только сумки на пузе не хватает. Холодно. Порой так холодно, что, кажется, стынет само сердце. Да пусть уж эта шерсть растет быстрее! Другие-то обезьяны вполне сносно себя чувствуют. Вот видишь, я уже начал называть себя обезьяной. Что поделаешь. В этом мире, как и в нашем, бытие определяет сознание. Это горькая истина, но от нее не отмахнешься…
Многие мне тут говорили, что пугаться физиологических перемен не следует. Дескать, есть сведения, что при изменении образа жизни и рациона питания человек быстро возвращается в исходное состояние. Генеральный председатель убеждал, что сам прошел этот путь. Я, конечно, стараюсь верить этому, но не всегда верится…
И еще. Понимаю, тебе, Наташенька, может, это и неприятно, но справедливость требует сказать, что Нинель — вполне порядочная обезьянья женщина. Честная, трудолюбивая. Заботится о детях. Но счастья в жизни у нее мало. Муж погиб. Я вот на голову навязался. Знаешь, сколько у нее со мной было хлопот в первое время! Сейчас-то уж я всему научился.
В общем, это, конечно, не случайно с нами получилось. Закономерно. Чего уж там. И не в чем мне так уж сильно себя винить, не за что особо казнится. А насчет Робинзона… Мало ли что там осталось за кадром!..
Жизнь есть жизнь. И она берет свое. А кто этому сопротивляется, того Бог наказывает. Хоть в этом мире, хоть в том. Хоть в вашем, хоть в нашем. Теперь уж эти Нинелины девчонки, Калерия и Лизавета, мне наших напоминают, Маринку и Иринку. Не знаю чем, но чем-то напоминают…»
На этом месте устное письмо прервалось, возможно, в нем недостает некого логического конца, но что поделаешь, если Борис Арнольдович заснул именно на этом месте, окончательно оправдав себя в собственных глазах, а большего и не требовалось.
Несколько дней они с Нинелью делали вид, что ничего особенного промеж них не случилось. По всей вероятности, ей тоже было не по себе, а потом Борис Арнольдович снова продрог в своем неудачном коконе. И уже пошел греться без специального приглашения. Потом это стало случаться регулярно. Систематически. Потом вдруг выяснилось, об отношениях Нинели и Бориса Арнольдовича знает весь Город, как о само собой разумеющемся. Борис Арнольдович думал, что эта связь прекратится, как только выглянет Солнце, он верил, что и Нинель так думает, а тут узнал — людская молва давно считает их супругами.
И ладно. Потому что к концу сезона дождей мех на Борисе Арнольдовиче окончательно отрос, надобность греться отпала, но зато другая надобность не отпала…
Все-таки сезон дождей изрядно потрепал бедного Бориса Арнольдовича. Он отнял у него килограммов десять веса, бессчетное число раз пытался лишить жизни, и лишь верная да быстрая Нинелина рука не дала сверзиться со скользкого дерева. А сколько еще было мгновений отчаяния, отвращения к себе и ко всем мирам, вместе взятым и по отдельности! Да разве в этой долгой изнурительной борьбе могло найтись время для осуществления еще каких-то задумок? Нет, конечно. О намерении построить плот Борис Арнольдович за весь период дождей вспомнил лишь однажды, да и то как о чем-то далеком и странно-причудливом.
А потом состоялся Праздник первого солнечного луча. Он, конечно, был лишен орхидей и бабочек, а также других украшений, но можно себе представить, как радовались празднику стар и млад! Борис Арнольдович ликовал как безумный или, точнее, как переживший блокаду, когда первый раз выглянуло Солнце. Хорошо, что оно сразу же и скрылось. А то бы большая доза Солнца была роковой для Бориса Арнольдовича.
Впрочем, слабого здоровьем люда все равно немало умерло в эту пору. Окончание сезона дождей было самым голодным периодом года. Старые плоды просто катастрофически осыпались, потому что нарождались новые и сталкивали их вниз. Таков вообще закон жизни.
Некоторое время пришлось питаться листьями и даже зелеными гусеницами, на что в этот период все смотрели сквозь пальцы, делали вид, будто не замечают. Все были одинаково грешны.
Однако вернемся к Празднику первого солнечного луча. К нему Роберт и Жюль приурочили свои свадьбы. Когда разрывы в тучах стали появляться каждый день, они привели своих невест, Изольду и Ревмиру, заставили построить коконы, и только Солнце в первый раз выглянуло, так браки и состоялись. Без угощения, застолий и гостей. Только произнес торжественное слово специально для этого приглашенный Мардарий.
— Господи! — произнес Мардарий, кстати, он тоже сильно похудел и осунулся за время дождливого периода. — Господи, спасибо Тебе за то, что берешь к Себе тех, кто ослабел, а тем, кто силен и молод, даешь право продолжения жизни! Спасибо Тебе, дорогой Господи, за Твою беспредельную справедливость! Кстати, Твой наместник на нашем Острове, Генеральный председатель, тоже уж очень стар и немощен, Господи! Не забывай его в Своей милости!
На этом торжественная часть закончилась, Мардарий ускакал. А Борис Арнольдович, поглядев ему вслед, сказал тихо, как бы сам себе:
— Эх, не дожил Самуил Иванович!..
Солнце стало появляться все чаще и чаще; уже все перестали ему радоваться, и только Борис Арнольдович не перестал. А когда перестал и он, то уже дело шло к новому периоду дождей. Накануне очередного праздника, вопреки всякой логике, Борис Арнольдович вдруг почувствовал потребность принять водную процедуру. За весь сухой сезон ни разу не бывал на речке, а тут вдруг приспичило. Невмоготу стало. И отправился. Жена, как полагается, сделала вид, будто не заметила его исчезновения.