Фантастика 1962
Шрифт:
А заключенный № 819360 широко открытыми мертвыми глазами глядел в низкое серое небо.
Анатолий Днепров
ПОДВИГ
1
Все началось совершенно неожиданно. Олла пришла очень взволнованная, с фототелеграммой в руках.
— Я немедленно возвращаюсь в Москву. Плазмодии отправляется через сорок минут. Через час мне нужно встретиться с Корио.
Я удивился. Наш отпуск только начался,
— Что такое стряслось? — спросил я сестру.
— А вот послушай. “Любимая Олла, мне очень нужно с тобой повидаться. В моем распоряжении только сутки. Сегодня в двадцать два часа решается моя судьба. Корио”.
— Это звучит, как в старых приключенческих романах, — сказал я,
Корио — мой друг и возлюбленный Оллы. Я знаю его много лет как очень умного и уравновешенного человека. Его работы по микроструктуре энергетических полей сделали его имя известным среди ученых всей планеты. Год назад Корио получил Почетную грамоту Народов Земли второй степени и звание Ученого первого класса. Это совпало с его замечательной победой в чемпионате по игре в шахматы на стоклеточной доске.
В скупых строках фототелеграммы я уловил нотки скрытой тревоги. Олла чувствовала тревогу значительно острее, чем я. Она торопливо начала складывать свои вещи в пакет.
— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких на то оснований. Если с ним все благополучно, я сегодня же вернусь, — сказала Олла. — Если же нет…
— Что ты, милая! — воскликнул я, беря сестру за руки. — Что может с ним случиться? Болезнь? Опасность? Ну, что еще там? Я себе просто не представляю, что в наше время может случиться с человеком. Был бы он космонавтом или ракетчиком-испытателем… Он ведь физик-теоретик.
— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, — повторила Олла упорно. — До свидания, милый Авро!
Она подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.
— До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще — позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.
Олла улыбнулась и покинула комнату. С террасы я помахал ей рукой. Через несколько минут от Южной станции, прямо через горы умчался монорельсовый электровоз. В нем Олла отправилась на аэродром.
После обеда я не пошел отдыхать в эрарий, а спустился на набережную посмотреть на море. Набережная была пустынна, только несколько любителей морского прибоя сидели с полузакрытыми глазами и слушали, как о бетонные стены разбиваются волны. Над морем висела сероватая дымка, сквозь которую солнце казалось оранжевым. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантские термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности. Если бы не одежда из гидрофобного материала, люди чувствовали бы себя погруженными в теплую ванну.
Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось соединить воедино целесообразность и красоту.
— Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, — услышал я голос сзади.
— А, старый ворчун Онкс! Что тебе здесь не нравится?
Это был мой друг, Онкс Филитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность — ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического совета Центрального промышленного управления.
— Мне не нравится вот это. — Он показал пальцем на измерительные приборы.
— А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.
— Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу, неважно. Особенно когда воздух больше чем наполовину состоит из водяных паров.
Я рассмеялся.
— Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север, например в Гренландию.
Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.
— Вот, читай про Гренландию…
Я прочитал: “Пятое января. Восточное побережие Гренландии — +10”
— Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!
— Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.
Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.
В пять часов я сдал в электронный профилакторий данные о своем самочувствии — кровяное давление, влагообмен, температура, электрокардиография и так далее и, вместо того чтобы смотреть в телевизионном театре спортивную передачу из Нью-Йорка, возвратился в свою комнату и уселся у видеотелефона. Олла была в Москве уже шесть часов и должна была вот-вот сообщить мне все о Корио.
Глядя на матовый экран прибора, я почему-то волновался.
Так я просидел до ужина, не дождавшись вызова из Москвы.
В столовой ко мне подошла Анна Шахтаева, мой лечащий врач.
— У вас немного повысилось кровяное давление и частит сердце. Примите вот это, — она протянула мне таблетку. — Ложась спать, не забудьте включить кондиционер.
Я посмотрел на нее с удивлением.
— Ничего страшного, — сказала она, улыбаясь. — Это почти у всех. Из-за погоды.
— Жарко, — сказал я смущенно и почему-то вспомнил Онкса.
— Да. И влажно…
Олла позвонила мне. только в двадцать три часа, когда я начал дремать.
— Что случилось? — воскликнул я, всматриваясь лицо сестры. Оно было каким-то странным и чужим. — Что случилось, Олла? Где Корио?
Олла жалко улыбнулась. Я видел, как дрожали ее губы.
— Ты плачешь, милая? Ты плачешь? — закричал я.
Я никогда не видел свою сестру плачущей. Никогда. Только в те времена, когда она была совсем-совсем маленькой. Это было невероятно! Я вообще никогда не видел плачущих людей!