Фантастика 1973-1974
Шрифт:
До форта Экватор оставалось восемь километров, и идти предстояло весь остаток ночи, и это было необычно и здорово! Фогель ни минуты не жалел, что не проверил перед выездом горючее. Правда, завтра придется возвращаться за машиной, выслушивать нотацию Пономаренко, но это будет завтра.
Фогель был большим любителем новых ощущений, хотя и не признавался в этом самому себе, но это пристрастие, без сомнения, сыграло немалую роль в его появлении на Марсе.
Осваивать Марс было во сто крат труднее, чем неисследованные области Земли, но романтического
Поэтому Фогель рассматривал неожиданное приключение как дар судьбы, как компенсацию за неоправдавшиеся надежды.
Он вспоминал многочисленные легенды, сложенные о планете, и с внутренним замиранием ждал, что хотя бы одна из них окажется правдой. Нужно только поверить, твердил он про себя, поверить полностью и бесповоротно, и это непременно случится. Совсем недавно Мальцев рассказал ему о Голосе ветра. На Марсе ветер почти беззвучен, но иногда, самыми длинными и темными ночами, он начинает говорить на непонятном и, как утверждают, осмысленном языке. Протяжные слова раздаются, словно падают откуда-то сверху, и озноб пробирает невольных слушателей до костей. Голос слышали лишь несколько человек, и, по их единодушному мнению, это было нечто большее, чем простая игра природы. Кто-то пытался записать его на пленку, но запись не получилась, и это послужило поводом для официального заявления о том, что Голос-де явление психического порядка, объясняющееся нервным утомлением. Объяснению никто, кроме неисправимых педантов, не поверил, и легенда осталась, время от времени обрастая новыми подробностями.
Фогель забрался на гребень дюны и остановился перевести дыхание.
Идти по податливому песку оказалось нелегко. Ноги налились свинцовой тяжестью и одеревенели. Фогель лег на спину и расслабился. Черное Вебо казалось таким близким, что его можно было достать лежа, стоило поднять руку. Фогель так и сделал: он протянул вверх раскрытую ладонь, но ничего не почувствовал, кроме слабого дуновения ветра. “Песок струится сквозь пальцы ветра…” - всплыла в памяти строка полузабытых стихов. Кажется, он произнес ее вслух? Фогель прислушался.
– Песок - струится - сквозь - пальцы - ветра, - медленно повторил он и почти не услышал собственного голоса. Слова гасли у самых губ, едва успев родиться.
– Надо идти, - сказал Фогель, и снова слова растаяли, будто упали в безвоздушное пространство или погрузились в вату.
Фогель стал спускаться с дюны.
Незаметно для себя он делал это чуточку торопливей, чем прежде. Рыхлый песок расползался у него под ногами, и он с трудом сохранял равновесие. “Испугался я, что ли?
– подумал он.
– Ерунда какая… Просто разреженный воздух”.
– Э-ге-гей!
– крикнул он, но крика не получилось. Из горла вылетело невнятное бормотание, которое он уловил скорее сознанием, чем слухом. “Что такое?…” - подумал он и неожиданно для себя самого побежал, увязая в песке и размахивая руками.
Громкий звук, похожий на удар грома, остановил
Непонятные слова размеренно и тяжело, словно капли, падали сверху н, подхваченные эхом, разносились по всей округе, и возвращались назад, накатывались, подобно волнам, и громким звоном отзывались в ушах.
– Что это?!
– беззвучно крикнул Фогель и повалился на песок, сжимая руками голову, но Голос продолжал звучать в его мозгу. Он бесстрастно рассказывал о чем-то, Фогель не понимал ни слова, но слышать его было невыносимо. Фогель поднялся на колени, с ненавистью посмотрел вверх. “Хватит! Хватит!
– подумал он.
– Я больше не могу!…” Внезапный порыв ветра бросил ему в лицо горсть песку, и, пока он протирал глаза, Голос умолк. Тишина оглушила его. Он с трудом встал на ноги и побежал.
Через два часа из-за горизонта выплыли звездочки - огни на куполах Экватора. Фогель всхлипнул и лег на песок. Воспаленные глаза горели, во рту было сухо, и пыль скрипела на зубах.
Близился рассвет.
– Ваши слова напоминают мне одну из историй барона Мюнхгаузена, - улыбаясь, сказал Паркер, - ту самую, в которой он вытащил себя из болота, ухватившись за собственные волосы. По-моему, все попытки человека выйти за пределы свойственных ему представлений и логики закончатся подобным парадоксом.
– Речь идет не о том, чтобы перестроить мышление человека, - сказал Петровский.
– Такое вряд ли возможно, да и нужно ли? Ведь тогда человек перестанет быть человеком. Но мне кажется, что у любых типов разума должна быть хотя бы одна точка соприкосновения, на основе которой будет строиться взаимопонимание и которую необходимо научиться отыскивать.
Паркер снова улыбнулся.
– Не будем спорить, - ом наклонился и взял стакан.
– Давайте хоть на время забудем о науке и поговорим о чисто человеческих делах.
Петровский не ответил.
– Не обижайтесь на меня, - сказал Паркер.
– Решение нашего спора не за горами. Быть может, мы даже доживем до этого дня. Давайте выпьем за будущее. За прекрасное будущее, - он поднял стакан и неожиданно подмигнул, - а оно нас рассудит.
Прошел положенный срок, и ва Марсе появились поэты. На смену суровым пионерам всегда приходят поэты, чтобы описать их действительные подвиги и создать легенды о подвигах, никогда не совершенных.
Так было на Земле, и то же самое повторилось на Марсе.
Поэтам свойственно видеть мир несколько иначе, чем обычным людям, поэтому они увидели то, чего до них никто не замечал. И когда один молодой литератор написал фантастическую поэму, в которой изобразил Марс населенным странными разумными существами, все с восторгом приняли ее. Убедительно написанная вещь заставила читателей поверить, что изображенный мир мог существовать, в этом и заключалась причина успеха. Талантливая книга может заставить верить во что угодно.