Фантастика 1979
Шрифт:
О прошлогодней истории он вспомнил, конечно, совсем не к месту. В ходе обсуждения протокола, который он привез тогда из ленинградского СКВ, главный конструктор заметил язвительно: «О женщинах ты, Сергей Семенович, думал там, а не о машине». Слова главного можно было бы обернуть в шутку, если бы он сам, Лавров, не был уверен в том же: не будь Томи, он никогда не согласился бы на пункты, которые главный назвал кабалой. Наверное, потому, что главный угадал его мысли, Лавров вспылил, наговорил лишнего…
Он увидел булочную, за окном которой на высоких столиках люди пили кофе, и вспомнил, что не ужинал. Зашел, огляделся, и опять, как в парке, ему почудилось что-то знакомое. «Хватит
Расплатился, взял сдачу… «Вот это да! — удивился Лавров. — А за конфеты-то я не заплатил… И за билет в театр!..» Глянул на часы — одиннадцатый, наскоро проглотил ужин и поспешил назад, в Елисеевский. «Этого еще не хватало. Там же и фамилия, и имя-отчество написаны…» «Там» — в «дарственном акте». Распаленное воображение уже рисовало ему, как девушка, сообразив, что он удрал, не заплатив за шоколадный набор, звонит в милицию — фамилию она, конечно, запомнила, что приезжий — тоже сообразила, а оттуда уже звонки по гостиницам. А если еще и кассирша хватится…
К его немалому удивлению, оказалось, что за конфеты он заплатил.
— Что вы! — убеждала его продавщица. — Я ведь вас хорошо помню, Сергей Семенович, вы мне сначала дали чек, а потом уж… Да вот ваш чек! — подняла она иглу с пачкой чеков. — Восемь сорок — столько и стоит ваш шоколадный набор. Как странно, впервые встречаю человека, который хочет заплатить дважды.
— Извините, — пробормотал сконфуженный Лавров.
«Как же получилось? — размышлял он в метро. — Ведь я же хорошо помню, что чека не выбивал…» И, вернувшись в гостиницу, вооружился карандашом, подсчитал все расходы за день и сверил с оставшимися деньгами. Все верно: одна десятка у него в бумажнике оказалась лишней. «Значит, и билет в театр…»
— Извините, — не выдержал сосед. — У вас что-то случилось? Неприятность какая-нибудь? Я понимаю, нехорошо вмешиваться в личные дела, но раз мы оказались в одном номере…
— Ничего у меня не произошло, — оборвал «извинительного» соседа Лавров, разделся, лег и отвернулся к стене.
На душе у него было скверно. От прежней праздничной приподнятости и мальчишеского озорства, с которым он решил проверить действие «дарственного акта», не осталось и следа; теперь у него не было никаких сомнений в том, что он оказался втянутым в обман. А если быть предельно честным по отношению к самому себе, то не втянутым, а совершившим этот обман.
Совершенно очевидно, что это лишь вопрос времени — когда обман раскроется и его станут искать. И не надо обладать чересчур богатой фантазией, чтобы представить себе все последствия… «М-м…» — даже заскрипел зубами он, вспомнив, сколько пережил унижений, когда в прошлом году был поставлен перед необходимостью менять место работы: сочувствующие, а чаще недоуменные вопросы приятелей: «От добра решил искать добра?», трудности с деньгами в семье, пока он наконец нашел более или менее удовлетворительный эквивалент прежней работы, раздражение и злость жены, которой он, естественно, рассказал лишь полуправду — разве расскажешь ей, что на самом деле произошло с ним в Ленинграде? — и которая, как все женщины, видно, воображала гораздо больше… Не дай бог пережить еще раз такое! «Неужели она на это и рассчитывала?» — пришла в голову спасительная мыслишка — вот в чем корень зла! Но слишком уж мерзко так было думать о Томи… не мог он так думать о ней — вот в чем дело.
Однако, зацепившись мыслью за спасительный громоотвод (если гром грянет, сообразил он, все равно ведь придется и показывать этот… «дарственный акт», и рассказывать, как он у него оказался, как вообще появился на свет…),
Проснулся Лавров рано — еще не было и шести. «Вот и хорошо, успею поймать до работы», — решил он, быстро и тихо, стараясь не будить назойливого соседа, умылся и вышел из гостиницы на площадь. Ему повезло: перед гостиницей стояло такси.
— Куда? — спросил шофер, когда Лавров забрался в машину. — В аэропорт?
— Нет, на Выборгскую.
— А поточнее?
Если б он знал поточнее! Помнится, дом стоял напротив проходной какого-то завода…
— Да там знаете сколько заводов! — присвистнул шофер. — Легче дедушку на деревне найти.
Тогда Лавров почти машинальным жестом протянул ему «дарственный акт».
— Забавно, — сказал шофер, возвращая Лаврову рулончик и с интересом оглядывая странного пассажира. — Значит, ее и надо найти?
— Ее, — подтвердил Лавров.
— Ну что ж, попробуем, — сказал шофер, включая скорость. — Город, значит, подарила? Богатая, однако…
Плутали они долго. «Этот?» — указывал шофер на дом.
«Нет, — отвечал Лавров, приглядевшись. — Там было три этажа, а окна такие… с полукружьем наверху…» — «Поехали искать полукруглые… Этот?» — «Нет», — мотал головой Лавров… Но все же нашли.
— Подождете нас? — попросил Лавров, выбираясь под холодный моросящий дождь.
— О чем разговор! — сказал шофер. — Мне и самому любопытно посмотреть… Ишь, города дарит! — рассмеялся он.
Этот смех неожиданно заставил Лаврова замедлить шаг — что-то неприятное уловил он в нем. Представил Томи в такси, бесцеремонный взгляд шофера… Но, понимая, что отступать уже поздно, быстро взял себя в руки и чуть не бегом поднялся на второй этаж. Вот и дверь, увешанная разноцветными почтовыми ящиками… Постоял в нерешительности, разглядывая табличку под кнопкой звонка с множеством фамилий… Но дело было не в том, что он не знал ее фамилии; его опять, как минуту назад, у такси, охватил безотчетный стыд — что он ей скажет? На мгновение перед ним открылась вся бездна нелепости, дикости его приезда, но он тут же заставил себя вспомнить унижение, когда ходил с увольнительным «бегунком», вопросы, сочувствия… И решительно надавил на кнопку два раза.
Открыла та самая женщина и в том же, кажется, халате.
— Извините, Томи дома?
Женщина удивленно вздернула брови… Нет, не узнала.
— Томи? Конечно, дома.
Прошла вперед и постучала на ходу в дверь: — Томи! К тебе гости.
Томи была уже одета. Даже в плаще.
— Вы? — почему-то шепотом сказала она и бессильно опустилась на стул. — Вы… приехали…
«Сейчас заплачет», — сообразил Лавров, шагнул к ней и протянул рулончик.
— Вы должны поехать со мной. Ваша грамота такое натворила… — быстро и путаясь, сбиваясь с пятого на десятое, объяснил он ей свой нежданный визит, и было у него такое чувство, что это говорит кто-то другой — такой был у него чужой, фальшивый голос. И еще у него было явственное ощущение, что она ничего не слышит, ничегошеньки не понимает, о чем он ей талдычит. Смотрит на него, словно он свалился с неба — да так оно почти и есть, качает головой, не веря, и только бледность, все сильнее заливавшая ее и без того бледное, бескровное лицо, говорила о том, что главное она все же поняла.