Фантастика 1979
Шрифт:
А тогда я смотрел на планету Какова и вспоминал Сикейроса. Сотни лет назад он первым записал такую мысль: «Леонов дал уже нам пример, выйдя из кабины. И я не удивлюсь, если в следующий раз вместо фотоаппарата он возьмет с собой в космос краски. Кто знает! А вдруг мне повезет, и он пригласит и меня разрисовывать стены на других планетах…» Да, лишь теперь мы убедились, что для настоящего мастера, для настоящего художника вся вселенная — это вместилище его таланта. Это бескрайняя мастерская. И еще я почувствовал в конце концов, что Канов мог действительно про все
ОЛЬГА ЛАРИОНОВА
СТРАНИЦЫ АЛЬБОМА
Ивин любил свое место. Даже нет, не любил, — он просто не представлял себя в классе на каком-то другом месте.
Классы сменялись лабораториями, учебными кабинетами, а место оставалось прежним, ближайшая к двери парта. Отсюда, едва зазвучит последний звонок, в один прыжок можно очутиться в коридоре, и сюда легче всего проскользнуть, если учитель оказывается в классе на секунду раньше тебя. В школе его почему-то звали Ивиком.
Был ли Ивик лентяем? Отнюдь нет. По большинству предметов он колебался между четверкой и пятеркой, правда, скорее благодаря своей феноменальной памяти, чем прилежанию, а главное — вопреки стойкому равнодушию ко всем точным наукам.
Большинство учителей по этим предметам — физик, химичка — махнули на него рукой, но математик, старый романтик с неоригинальным прозвищем Катет, не оставлял надежды заменить это равнодушие если не страстью, то хотя бы любопытством.
Сейчас Катет, чуть прихрамывая, как это всегда бывало в ненастную погоду, кружил по классу, изредка и ненавязчиво поглядывал в сторону Ивика.
— Двумерное и трехмерное пространство легко может представить себе каждый из нас, — говорил он, подымая руки, словно эти пространства лежали у него на ладонях, и трехмерное было значительно тяжелее двумерного. — Труднее представить себе пространства одномерные и четырехмерные, тут уже нужно немножечко фантазии. Но вы ведь у меня все фантазеры, хотя бы в легкой степени, не так ли?
Улыбнулся весь класс — ну просто не мог не улыбнуться, когда Катет этого добивался. А с некоторых пор старый, опытный педагог прикладывал все усилия, чтобы с первой и до последней минуты урока подчинять себе внимание ребят.
И подчинял — кроме одного. Того самого, ради которого старался. Этот и сейчас смотрел на него со странным выражением послушания и отрешенности, заставь повторить сказанное — повторит дословно, как магнитофон, ну прямо на пятерку. Но ведь не этого добивался учитель…
Он незаметно вздохнул и продолжал:
— А вот многомерное пространство представить себе гораздо труднее. Наверное, лучше начать с того, что просто поверить в его реальное, осязаемое существование. А когда вам это удастся, вы сможете принять и такую гипотезу: ведь мы с вами живем в первом, втором и третьем измерениях. Но в том же объеме, в том же кусочке Вселенной, если выражаться математически, могут существовать и совокупности, скажем, седьмого, восьмого и девятого измерений, и они-то представляют собой целый мир, который мы считаем вакуумом, потому что
Молчание класса показывало, что так.
— Ну вот, большинство из вас уже поверили в существование одного такого невидимого мира. Но коль скоро измерений бесчисленное множество, то и таких миров может существовать бесконечное количество, один в другом, и совершенно непонятно, повторяют ли они друг друга, или чуточку отличаются, или совсем непохожи… Сопространственные миры, о которых мы ничего не знаем — никаких данных, ни точных, ни смутных. А ведь математика — наука точная. Так что о сопространственных мирах мы можем пока только фантазировать… Разумеется, — спохватился он, — на переменке!
Так он дошел до задней стены и, поворачиваясь в узком проходе между партами, привычно глянул туда, где сидел неподдающийся Ивик. Послушный до уныния, равнодушный до отчаяния Ивик!
И не узнал мальчика.
Всегда безучастный, он вдруг преобразился так, словно зазвучала его любимая музыка. Внимание и изумление — то, чего так добивался старый учитель все эти полгода, — были в его широко раскрытых глазах.
Класс тоже примолк — видно было, что усилие рассмотреть Сопространственные миры прямо-таки витает в воздухе.
— А у нас ведь еще масса времени, — спохватился учитель и заторопился назад к своему столу. — Возьмите-ка задачники, номер сто двадцать семь. Кто первый сообразит, с какого конца подбираться к задачке — прошу поделиться мыслями.
А у мальчика был несомненный талант живописца, и он не может жить, сознательно отворачиваясь от тех сказочных тайн, которые видит в самом обыденном и простом. Живя только сказками и фантазией, не станешь ни Грином, ни Врубелем.
«Ничего, ничего, — все чаще говорил себе старый учитель. — Видел я твои рисунки — мерцающие миры, не без загадочной притягательности, впрочем. Ко рисовать реальную жизнь все-таки научу тебя я, старый учитель, который не всегда Кента от Рериха отличит. Вот и твои творения — что-то они напоминают… Столько времени вспоминал — не вспомнил. Хотя… постой, постой… Ведь это фосфены — псевдообразы, возникающие в глубине зажмуренных век! Любопытно, в высшей степени любопытно…» Внезапно он встрепенулся. Совсем немногие уткнулись в задачники — большинство взоров витало в нематериальных сферах. Уподобились Ивину, мечтатели!
— Что, добровольцев не обнаруживается? Сайгин, к доске!
— А можно, я спрошу? Вот если бы сконструировать такой телескоп, чтобы заглянуть в эти… не наши измерения…
— Фантазии на переменке. Тетрадку домашнюю прихвати.
— Ой, правда, а если заглянуть туда… ну, в эти… а там чудовища и все такое, как в каменном веке?
Это уже Сонечка с третьей парты, пленительное существо, у которой математические способности и тормозящие центры находятся в равнозачаточном состоянии. Такие, как она, удивительно умеют увлекать за собой весь коллектив…