Фантастика 1987
Шрифт:
Но потом пришло и неприятное.
Глаза стали меня подводить. Пока я рассеянно, ни о чем не думая, водил взглядом по рядам учеников, все было нормально. Но стоило задуматься о каком-нибудь одном, прислушаться к его словам, хотя бы фамилию вспомнить, облик его начинал искажаться, контуры расплывались или, наоборот, становились резче, угловатее; на лицо его накладывались другие лица, с разным выражением, даже разновозрастные: одновременно видел я старика, взрослого и ребенка. Иной раз сквозь человеческие черты проглядывали звериные мордочки: хитренькие лисички, кроткие ягнята или бараны бессмысленные, перепуганные кролики, настороженные крысы, насмешливые козлы, петухи задиристые… И если я упорствовал, таращил глаза, силясь разглядеть, что же я
Как не вспомнить? Гонишь из мыслей, а она тут как тут: лохматая, со свалявшейся шерстью, грязная, краснозадая, противная такая.
Работать стало невозможно. Вместо того, чтобы думать об уроке, я цветные туманы отгонял, словно муть разводил руками.
Пришлось пойти к врачу. Окулист с полнейшей добросовестностью проэкзаменовал меня по разнокалиберным буквенным строчкам, изучил мою роговицу и хрусталик, через зрачок заглянул на глазное дно, измерил его давление, неторопливо продиктовал свои наблюдения стрекочущему автомату и в результате признался, что ничего в моих глазах не видит, порекомендовал посоветоваться с психологом.
Ах, с психологом? Тогда мне незачем идти к незнакомцу, рассказывать все с самого начала про школу итантов. Я предпочел обратиться к шефу. К нашему выпуску - первым своим изделиям - он всегда относился с особой благосклонностью, разрешал приходить без дела, просто так, поведать о своих ощущениях, впечатлениях. В данном случае подходящий предлог: с глазами осложнение.
И на этот раз шеф пригласил меня сразу же, хотя в кабинет, у него были люди: новичков он напутствовал, практикантов, отправляющихся на Луну,- трех парней и девушку. Парни выглядели обычно, лица их, плечи, грудь - все выражало старательную молодцеватость. Я-то посматривал на них снисходительно, думал про себя: “Эх, петушки молодые, хорохоритесь, еще хлебнете всякого, узнаете, почем фунт лиха, научитесь кушать его спокойно и ежедневно”. Это у нас поговорка такая лунная: “У каждого в скафандре НЗ - фунт хлеба и фунт лиха”. Впрочем, я парней не разглядывал внимательно, больше засмотрелся на девушку - естественная реакция в моем возрасте. Выразительная была девушка: маленькая, худенькая, с детской шейкой, так умилительно выглядывавшей из широченного раструба лунного комбинезона, и с большущими черными глазами, злыми почему-то. Меня так и хлестнула взглядом: “Отвернись, мол, не для того я в космос лечу, чтобы засматривались всякие”.
Такие худенькие бывают очень выносливыми, знаю по лунной практике. Но мне почему-то стало жалко эту девчушку. И когда мы с шефом остались с глазу на глаз, я даже позволил себе посетовать: - Зачем такую малявку на Луну? Здоровых парней не хватает, что ли?
– Она у нас из лучших,- возразил шеф.- Любого парня за пояс заткнет. Сосредоточенная. И целеустремленная. Своего добивается. Умеет.
– Не вернется она с Луны,- вырвалось у меня.
Шеф поглядел осуждающе: - Не надо каркать, что за манера?
Я развел руками:
Жалко стало почему-то. Вообще настроение минорное. Себя жалею, что ли? С глазами у меня плохо…
Я начал рассказывать об утроенных лицах, лисичках, ягнятах и струях в глазу, но тут загорелся экран. Шефа куда-то вызывали срочно. Он заторопился, не дослушал, кинул, одеваясь:
– Гурий,
Увы, усиленный курс тишины пришлось прервать через три дня. Только я долетел до Якутии, только-только успел подобрать для себя заброшенную сторожку у болотца, окруженного трухлявыми стволами, только успел усесться на один из стволов, устремив взгляд на тину, развести первый костер, вдохнуть аппетитный запах дыма, как встревоженное лицо шефа появилось на моем запястье:
– Гурий, ты нужен срочно. Бросай свою тайгу, прилетай сию же минуту,- распорядился он, сердито глядя с браслета.
Пять тысяч километров туда, пять тысяч километров обратно, Я даже не успел разобраться, проходит или не проходит моя болезнь. Пятого числа вечером я простился с шефом, девятого поутру входил в его кабинет.
– Сядь, Гурий,- сказал он сразу.- Садись и объясняй, почему ты сказал, что девочка не вернется?
– Она погибла?
– ахнул я.
– Сорвалась в пропасть. Глубина четыреста метров. Это смертельно даже на Луне. Ты был прав, не следовало ее посылать. Но почему? Откуда ты узнал, что она не вернется?
– Не знаю, мне так показалось.
– Гурий, не отмахивайся, я спрашиваю важное. Сосредоточься, подумай как следует, вспомни, почему тебе пришло в голову, что девочка не вернется.
Я задумался, привел мысли в порядок.
– Она боялась,- сказал я.- Не Луны боялась, боялась, что испугается на Луне. Я это почувствовал, а она почувствовала, что я чувствую ее страх, и злилась на меня, опасалась, что я ее выдам. Она из тех натур, что всю жизнь занимаются самопреодолением, ненавидят себя за слабость и бичуют слабость. Такие хотят быть героями, но геройство им не под силу, и они казнят себя за это, жертвуют собой, голову кладут на плаху, говоря по-старинному, по-книжному. И вот она и героиня и жертва. Но на Луне не жертвы нужны, а цехи и дороги. Там надо работать и доводить работу до конца, а эта девочка думала только об одном: “Струшу или не струшу?” Наверное, прыгнула там, где заведомо не могла перепрыгнуть.
– Именно так,- вздохнул шеф.- Прыгнула там, где и мужчина не перепрыгнул бы. Тем более что для Луны у новичков нет же глазомера. Но почему ты не сказал мне этого вовремя?
Я задумался. В самом деле, почему не сказал?
– Не сказал потому, что не понимал. Это сейчас я формулирую, выражаю словами. А тогда увидел цвет лица неестественный, бледно-зеленый. И ощутил напряжение нервов, натянутых до отказа, это же ощущаешь в другом человеке. И злость, и отчаянную решимость, мучительное усилие, усилие ради усилия, все затмевающее. И еще шейку на пределе текучести. Но это наше инженерное, возможно, вам не довелось иметь дело с испытанием металла на разрыв. Представьте себе: стержень вертикально зажат в тисках, а на нижнюю платформу грузят, грузят, кладут гирю за гирей. Вы сами ощущаете, как невыносимо трудно металлу. И вот металл не выдерживает, стержень вытягивается, худеет на глазах, словно пластилиновый, течет-течет… и лопается с оглушительным звоном. Вот эту шейку увидел я, она заслонила глаза, неприятно было смотреть. Вообще неприятно. Смотрю на человека и вижу стержень. Это и есть моя болезнь. Я тогда начал рассказывать о ней…
Шеф сокрушенно покачал головой:
– Да, горько признаваться, но эту девушку мы просмотрели. Привыкли считать, что полет на Луну - студенческая практика и никакой не подвиг. Было бы здоровье - каждого послать можно. Антарктида или океанские впадины куда опаснее. Да, просмотрели. Придется усилить психологическую экспертизу. Видимо, и тебя подключим, Гурий… в дальнейшем. А пока отпуск твой отменяется. Лечить не будем, будем обследовать. Ждал я чего-то подобного, и вот пришло. Очевидно, родилась третья сигнальная. Поздравляю, Гурий, тебе она досталась первому.