Фантастика 1990
Шрифт:
– Что вы говорите. Через пять-шесть лет ни один уважающий себя писатель уже не сможет работать без дорогостоящей аппаратуры… При общей отсталости - люди уже пользуются пишущей машинкой. Я же предлагаю простейшее: раскладывать каждый раз свой текст на неповторные и повторные слова с помощью микрокалькулятора; подвергать свой словарный запас корреляции еще на одной ЭВМ со вставочным роликом, на котором нанесена мои таблица.
– Да,- подтвердил благообразный старик.- Вы действительно богаче меня.
– Но это не все. Открываются возможности по изучению языка животных, птиц, зверей. Перевод их языка на общечеловеческий язык. Кроме того, вещественный язык и перевод этого языка опять-таки на общечеловеческий язык.
– Что это за такой, как вы говорите, вещественный язык?
– Язык, на котором “говорят” все вещи и явления природы. Язык графиков. Ведь он же являет собой форму алфаграммы.
Благообразный масон достал с заднего сиденья “дипломат”, открыл его. Денег в нем не было. Была чековая книжка и какието консульские, дипломатические документы, без фотографий.
– Мы едем в фотографию, где фотографируются на заграничные паспорта.
Не говоря ни слова, он вывел машину из травы и направил ее в город. Через небольшой промежуток времени я превратился в советского представителя римского консульства, имеющего на руках билет и чек на пятьсот тысяч долларов для оплаты за какое-то оборудование.
– Это вам поможет избежать проволочек, связанных с чиновниками всех рангов,- сказал старик, вклеивая фотографии в мои заграничные документы, где я числился Федором Ивановичем Федоровым-Пернатовым.
А еще через два часа мы подъезжали к Шереметьеву, где мой патрон остановил машину.
– У вас чек на пятьсот тысяч долларов. Я пойду и улажу дело с таможенниками.
Вскоре он возвратился с таможенником и сказал про меня: - Вот Федоров-Пернатое. Вот его документы. Вот чек на оплату оборудования.
Чиновник просмотрел мои документы, часть взял. И вместе с сумочкой, в которой лежали подстилка, карандаш, шапочка, полотенце, блокнот для зарисовок, я оказался в большом специальном зале, где были представители консульств, летевшие в разные страны.
– Ну, желаю всего счастливого. И, пожалуйста, не беспокойтесь…- благообразный старик покинул зал.
Я был настолько уверен, что все это правда, что позволил себе шляться по залу и выглядывать, нет ли знакомых лиц. Все лица были незнакомы, некоторые были с провожающими их домочадцами. Зал представлял пеструю картину оживленных лиц в противоположность соседнему, через решетку, откуда выезжали насовсем из пределов Союза. Меня почему-то потащило к этой решетке. Здесь царили разобщенность и какое-то уныние. Лучше сказать, здесь прощались с Родиной навсегда.
Те были по ту сторону решетчатой загородки, я - по эту, где, как всегда, сопутствовал легкий шум. Кто-то у кого-то все время спрашивал: “Ты ничего не забыл? Все ли вещи вместе? Рубашки, галстуки… все?” “Напиши матери, брату ну хоть две строчки…” Я же уезжал, не предупредив о своем отъезде ровно никого.
Так, думалось, еще лучше… Пусть на моей квартире, мастерской с картинами висят замки. Как-никак оставались же у меня здесь друзья, знакомые. Они будут встречать замки. Моя дочь тоже встретит замок. Пройдет время, замки заржавеют, но дверей все равно не вскроют. Их придется ломать. Взломают и найдут чудовищные материалы каких-то алфаграмм, непонятных, неизвестных людям… Чудовищную работу пересчета слов по словарям, где каждое слово отмечено разными карандашами. Вскрывающие удивятся проделанной работе: “Бесспорно, здесь жила “машина”, машина для какого-то счета слов. Или здесь жила группа сумасшедших, свихнувшихся на русском языке, если она поставила перед собой цель - сосчитать все русские словари, да еще и пометить их: это - существительные, а это наречия, это - глаголы или прилагательные”. Затем обрушат на пол словари на непонятных языках, а их - 27.
Все с пометками - Оксфорд, Филадельфия, Нью-Йорк, Мадрид, Рим, Копенгаген, Осло, Берлин, Париж.
А куда я еду? В промышленные, высокоразвитые страны!
Чтобы делать гениев, говорящих на русском языке? Да кто же говорит в ФРГ на русском языке! В Испании… Америке…
Ведь я еду в Америку. Мне придется выучить английский язык и произвести с англоязычными словарями все то, что я сделал с русскими… Пятьсот тысяч долларов хватит на все?… Да пятьсот тысяч хватит только лишь на обзаведение! И больше ни на что не хватит. А потом я, русский, советский человек, буду обучать американскую элиту… Куда же в таком случае они впрыгнут? И где останутся русские, советские, у которых есть все словари, какие нужны? Тогда как ни в Америке, ни в Англии, ни в Испании нет таких словарей. Вот почему я создал компьютерную таблицу… на русском языке. И уж если там люди богаче, так и пусть остаются при своем богатстве. Язык им вовсе ни к чему.
Я заметался. Что делать? Взглянул на свой билет. На нем указан рейс самолета и время отлета - 20 часов. Отлет через полчаса. Так что же - прощай и без возвращения? Два часа - и уже Рим. Возврата нет. Здесь я как бы пропадаю без вести.
Меня все считают пропавшим без вести. Но ты же суперкрез.
Ты забыл, что там можно купить… Там все покупается! А ты - суперкрез. Ты едешь куда надо. Не противься, не мечись. Все будет, как и должно быть. А вдруг состояние, что я чувствую, временно? Будет ли оно тем же, когда я сяду в самолет? Ведь это здесь я почувствовал, узнал, воспринял… 20 минут. Вот уже и объявление по радио: “Все, кто на рейс № 2560 - Рим, пройдите в левое крыло”.
“Нет. Так не пойдет. Посмотри, к тебе жмутся люди”.
Я только сейчас заметил, как ко мне жались люди, словно их интересовали не самолеты и пункты отправления, а я… И вдруг новое объявление: “Самолет рейса № 2560 отправится через 40 минут”. Толпа как-то в радости отхлынула от проходных дверей и тут и там. “Да, я - суперкрез. Но не надо улетать. Надо оставаться здесь”.
Объявления следуют буквально друг за другом: “Самолет рейса № 2560 отправится через час”. Я нахожу таможенника. Останавливаю его. К нему придвигаются почти все.
– Почему?…
– Откуда же я знаю, почему,- кричит таможенник.
– Это Аэрофлот. Может быть, метеорологические условия в Риме…
И куда-то исчезает. Появляется благообразный старик.
Он берет меня под руку. Отводит, шепчет: - Вы летите или не летите?
– Не знаю.
– Но ведь только там вы сможете быть недосягаемым… В противном - я не могу поручиться, что с вами будет здесь. Вы должны решиться наконец.
– Вам хорошо. У вас все решается, а у меня не решается. Я должен дать разбогатеть еще больше более богатым?