Фантастика 1990
Шрифт:
– Бегай, внучка! Бегай!- Кожушиха руками показывала, чтобы Лариса не стояла на месте.
И Лариска, выражая восторг от такого купания в дожде, с повизгиванием закружила, заскакала под дубом, останавливалась и запрокидывала голову с большими косами, словно бы слушая, как ее щекочут струи дождя.
А бабушка Кожушиха запричитала:
Ты оплесни, дубок-солнышко,
Мою внучку из зеленого ведерышка,
Чтобы ходила она, веселилась,
Красота ее не притупилась,
Чтобы груди ее, девичьи, белились,
Наливались, возносились…
У нашего дуба-семизуба
Что ни зуб - врачебное чудо.
Сергей весь промок, вытаращив глаза, смотрел на бабушку и внучку! Лариска бегала, подскакивала, срывала на бегу длинные стебли пырея и помахивала, похлестывала ими по телу.
– Еще разок, внучка!
– подсказывала Кожушиха.- До пара жаркого! Душ наш теплый, целебный.
Кожушиха допела поддубную песню и строго приказала:
– Ну, хватит, внучка!- и набросила на нее длинный солдатский плащ.
Сергей пропустил их вперед. На цыпочках, стараясь не отставать от них, бесшумно пошел за густым валом слив и вишен.
Когда Лариска и Кожушиха скрылись в доме, Сергей хотел было зайти к ним. Погреться. Настолько промок, что уже и не думал о дожде. И внезапно вернулся к дубу. Снял рубашку, пробежал под ним несколько кругов и тоже, как Лариска, похлебал с дубовой коры текучей пресной воды.
Возле сенных дверей он хотел заглянуть в щелочку, но услышал:
– Быстрый какой! Неделю как объявился и уже приметил!
Как ужаленный, отбежал он от дома Кожушихи: “С чего это она взяла?”
– Ну, я тебе устрою!- уже вслух пригрозил Сергей Кожушихе и ухватился за висячий замок сарая. Поискал глазами, чём бы выдернуть из трухлявого косяка петлю вместе с замком, но замок, едва к нему притронулся, сам собою раскрылся.
Сергей оглянулся. Никого. Тогда он открыл щелястую дверь и в полутьме разглядел пень. Плохо еще сознавая, что с ним делать, выкатил на улицу и вдруг, почувствовав, что пень, несмотря на свою величину, легко перед ним катится; одним махом взвалил его на себя. Трусцой пустился с ним под гору, не пробежав и половину склона, сбросил с себя. Два размашистых прыжка, и пень скрылся во рву.
Пораженный такой прытью пня, Сергей остановился: “Надо же! Вырвался на волю, словно конь горячий…” Пень упал под самым крутым краем рва. Два широких ливневых потока, сбегая по склону, сливались тут и чуть ли не горным водопадом летели на свалившийся пень.
А дождь шёл и шел.
Сергей, совершенно равнодушный к нему, медленно побрел домой, обходя ров.
В свои предыдущие приезды он пытался вбивать во рву ивовые колья, чтобы вода не размывала берега и не смывала чернозем. Некоторые колья ожили, пустили корни, покрылись побегами. И даже превратились в деревца. Но сколько еще нужно вырастить деревьев, чтобы схватить ими все проточины? Тысячи!
Обойдя ров, Сергей вышел к тому месту, откуда хорошо был виден свергнутый им пень, и почувствовал к нему жалость: вокруг него клокотали напористые черно-желтые воды. “И чего я угнал пень у старухи с внучкой?”- подумал Сергей.
Ливень бушевал всю ночь. С тропическим размахом. Такого ливня в этих местах давно не бывало, хотя местность считается ливневой. Не молнии, а какие-то брызжущие искрами раскаленные донельзя скобы изгибались от горизонта до горизонта, то и дело их схватывая и оскальзываясь. Невыносимой густоты вспышки света слепили окна, проникая под основание дома и вылетая из-под пола через мельчайшие щели крашеных досок синеватыми лучами.
Мать, испуганно просыпаясь, крестилась. Отец дважды открывал дверь, пропуская в дом озябших кошек. Они проскакивали к самой кровати Сергея и начинали резко отряхиваться, окропляя его водой. И вот стряслось в небе нечто почти невозможное: раздался близкий повергнувший дерево удар.
– В грушу молния ударила,- сказал отец. Он не спал, напряженно вглядываясь в заоконную с перехлестами дикого света тьму.- Теперь засохнет,- сокрушаясь о груше, сказал отец.- Почти сто лет простояла…
Дождь продолжал лить, но теперь после поразившей грушу молнии он как преобразился: был уже не бешеным, а убаюкивающим, дремотным.
И Сергей заснул, а во сне видел себя рядом с обнаженной девушкой, которая бежала, таща на себе пень…
Проснулся от торжествующего раскатистого крика петуха.
В окне, на листве яблонь, приникающих к стеклам, играли бессчетные блики. Кажется, каждый лист после прошумевшего ливня обзавелся собственным миниатюрным фонариком, и утренняя листва соревновалась в свечении ими у окон.
– Пора завтракать,- напомнила мать.
Сергей выбежал к дворовому умывальнику и застыл пораженный: наискосок через двор лежала отсеченная молнией вершина старинной дикой груши, посаженной еще бабушкой, когда она, совсем молодая, пришла из соседней деревни к мужу, чтобы остаться здесь навсегда. Отец приподнимал распластанные ветви. Недозрелые плоды, густо покрывавшие их, разлетелись по всему двору, наполнили собою лужи.
– Она грушу посадила, свою одногодку,- начал говорить отец о бабушке.- С детства клонилась к ней. И после свадьбы любила ее. Сама сто лет прожила, а груша осталась. Бабушка говорила: “Молния бы не попала”. Как в воду глядела, хотя уже пятьдесят лет прошло, как умерла.
– Что-то много сказок про силу деревьев,- сказал Сергей.- То корни дуба на себе таскают, то голыми вокруг дуба бегают… А тут еще и груша волшебная.
Ливневые потоки хорошо поработали во рву.
Обходя перепаханный водами ров, Сергей обнаружил множество обвалов земли. Остались нетронутыми только те места, где ветвились посаженные им черенки. К вечеру, когда земля подсохла, Сергей нарубил новых черенков и понес их в ров.
– А ты как думал?
– удивился отец.- Жить, ни во что не веря? Тут, куда ни глянешь, сказки кругом. Как же без них?…
На желтом глиняном холме оползня стоял парень, это был внук Кожушихи - Лешка, На нем резиновые сапоги, джинсы и с закатанными рукавами ковбойка в крупную рыжую клетку. Посвистывая и держа руки в карманах, парень подошел к Сергею, когда Сергей начал высаживать черенки возле рва.
Сергей заколачивал черенки, а за его спиной раздался девичий голос - это бежала ко рву Лариска. Босая, в легком ситпевом в мелкий зеленый горошек платье с прыгающей за плечами косой.