Фантастика 2000
Шрифт:
Она вошла в подъезд и как ударило — ведь там, под лестницей, тот мужик лежит.
Кровь на полу под почтовыми ящиками так и не вытерта.
Не хотела заглядывать, но заглянула.
Но никого уже нет, увезли. Ведь часа полтора прошло.
А может, сам ушел?
Вряд ли.
Даша поднималась к себе осторожно, на цыпочках.
Дверь второго этажа отворилась, выглянула Полвина, вообще-то Полина, но ее все Полвиной звали, полбутылки.
— Слышь-ка, — спросила она, — тут под лестницей одного бомжа
— У тети Шуры спросила? — вопросом ответила она.
— А тетя Шура давно смоталась. Она еще ходила, стреляла десятку. А ты утром его не видала?
— Никого я не видала.
Даша смелее прошла последний пролет, потому что Полвина стояла на площадке и смотрела вверх.
Дверь в квартиру была не заперта. Это с тетей Шурой случалось — не хотелось ей запирать квартиру. Все равно нечего тащить. А ведь не права — бомжу всегда найдется, что тащить.
И не только тащить. Ломать тоже.
Это она поняла, когда вошла в квартирку.
Все в ней было поломано, все в ней было растерзано, разорено.
Чего искали?
Даша кинулась к полке в прихожей. Полка висела на одном гвозде, под ней скомканная оберточная бумага — все, что осталось от пакета.
Вот незадача! Теперь надо уходить из дома.
Она стояла в коридоре, заглядывала в комнату. Плохи ее дела.
Но все же она задержалась.
Она прошла сначала в туалет и посмотрела на себя в зеркало.
Зрелище было ужасное. Краше в гроб кладут. Как паровым катком по морде проехали.
Один глаз подбит, вокруг синева, щека разодрана в кровь, подбородок расквашен, ссадина на лбу, под волосами. Никакая пудра не возьмет.
Даша в отчаянии смотрела на себя, в то же время размышляла, что надеть вместо разорванной блузки и джинсов — лучше выкинуть сразу.
Она сняла с себя остатки кофты, стащила джинсы.
В трусах и лифчике принялась умываться, просто умываться, без пудры.
И вода лилась так шумно, что Даша не услышала, как в туалет кто-то вошел и ей так долбанули по затылку, что она ударилась лбом о кран — впрочем, это уже не играло роли. Только больно.
Она постаралась обернуться, но ее крепко держали за шею.
— Слушай внимательно. — Голос был знакомый, голос Брюхатого. — Слушай сюда. Если ты до завтра нам не вернешь триста баксов, то одно ухо мы тебе отрежем. Ты слышала, что с твоей Тамаркой произошло?
— Так это ты?
— Должен быть порядок. Ссуду брали, верни с процентами.
— Брюхатик, ты же знаешь, что нас ограбили! — взвыла Даша. — Ну пожалей ты нас, ведь отработаем! Мы и свои деньги вложили — все потеряли.
— Производственный риск, — ответил Брюхатый.
— А зачем ты квартиру разорил?
— Должен быть урок.
Он рванул за резинки трусики Даши, хотел снять и попользоваться ею прямо тут у умывальника, но
И это ей помогло — потому что Брюхатый как увидел, во что превратилось ее лицо, даже ахнул.
— Как это тебя угораздило!
— А ты хотел со мной любовью заняться, — укорила его Даша.
— Я так, шутил.
— Брюхатик, отдай пакет.
— Чего?
— Брюхатик, это не мой пакет, за ним придут, а меня убьют.
— Тебя давно убить надо, потому что ты — ведьма.
— Брюхатик, ну что ты несешь?
Она смотрела на него ласковыми глазами, как сестра на братца. Но Брюхатика не убедила.
— К тебе мужиков тянет, как в болото, — сообщил он. — Из-за тебя Сережка Глухов утопился.
— Ну что ты несешь, Брюхатик, он же в лодке с ребятами утонул. Отдай мне пакет, а?
— Не знаю никакого пакета.
— Но ты же искал у меня?
— Так я ж деньги искал. На что мне пакет.
Тут серые клеточки в голове Брюхатого заработали наконец, и он задал вопрос, который давно пора было задать: — А что в пакете?
— Я не знаю, Брюхатик. Кем мне быть, не знаю.
— Что-то ты крутишь… — Брюхатик с сочувствием сплюнул. — Не скоро ты в форму вернешься, Дашка. Не видать тебе принца.
И рассмеялся. Потому что сам был красив и совсем не толст, а Брюхатик он, потому что фамилия Брюхатов.
— Я бы тебе еще добавил, — сказал Брюхатик, — но жизнь тебя уже искалечила. Значит, чтобы завтра бабки были. Или тебе не жить.
Тут Даша вспомнила, что у нее есть сто долларов. Может, отдать?
И тут же поняла: нельзя этого делать. Где сто, там и триста, Брюхатик не отвяжется. Такие времена пошли, теперь жалости нет. Иначе тебя самого затопчут. А жалко.
Она пошла провожать Брюхатика до дверей, как будто гостя, а у дверей он остановился, улыбнулся, показал зубы из керамики, по пятьсот баксов каждый, развернулся и врезал Даше в другой глаз, она упала, больно было — страшно. Глаз вытечет? Еще головой ударилась о вешалку.
Брюхатик уже с лестницы сказал: — Это я тебе для памяти. Увидимся.
Сам захлопнул дверь и стало тихо.
Ну что так не везет женщине?
На голове наливалась шишка, глаз не видел — наверное, повредил что-то этот красавчик. Главное — без смысла.
Куда деваться?
И она поняла — хватит ей, лучше смерть, лучше что угодно!
И как аккорд сладкой музыки мелькнуло воспоминание о будущем или другом времени. Глупый, глупый Вадик, ты хоть помнишь меня? А ребята из Архитектурного? Сколько прошло с тех пор, как она вышла из транстемпоральной камеры? Часа три, не больше… а где сто долларов? Теперь придется их глазнику отдавать.
И когда она поднялась и отошла от двери, чтобы еще разок поглядеть в зеркало, дверь от могучего удара слетела с петель и упала в коридор.