Фантастика-2009

Булычев Кир

– Я на свиноферму иду, – сказала московская бабка.

– Чего там не видали?

– Там у Серафимы свиноматка опоросилась. Я обещала снять.

– Аппарат покажите, а? – попросил Николай. – Я, может, тоже такой куплю.

Зоя умела входить в положение других людей. Николаем двигала благородная страсть. Зоя пошла навстречу поднявшемуся в нетерпении начальнику перевоза и чуть не ступила в белое месиво – у перевозов и паромов всегда грязнее, чем просто на дороге. То мешок переваливают с телеги или машины, уронят, то банку с краской потеряют, то бутылку разобьют. Раньше, до Николая, перевозчиком был один старик, тот держал окрестности перевоза в идеальном порядке. Симоненко же был человеком эмоциональным, с большими жизненными планами, так что убирать он не успевал.

– Осторожнее! –

крикнул он Зое Платоновне. – Здесь вчера с зареченского участка активисты мешок с мелом прямо в лужу уронили. Теперь, наверно, с самолета видно, правда?

Зоя обошла лужу, присела на лавочку, раскрыла сумку, вытащила «роллейфлекс» и дала подержать Симоненко. Сама глядела на реку, на Заречье, на дальний лес и печалилась. Представляла, как сидит дома баба Ксеня и не может понять, за что ее так обидели.

– Вы чего? – спросил Симоненко. – Грустная какая-то. У меня глаз острый. Быть мне корреспондентом. Чего случилось? Тревожные известия из дома? Или заболевание?

– Нет, не преувеличивай. Но я в самом деле расстроена. У бабы Ксени петуха Громобоя украли.

– Значит, лиса забралась, – сказал Симоненко. – В прошлом году лиса у нас трех кур утащила.

– Ага, лиса, – согласилась Зоя Платоновна. – И вместо Громобоя она другого петуха принесла, чтобы никто не заметил.

– Так не бывает, – серьезно сказал Симоненко. – У нас в деревне такого быть не может. А живого принесла или дохлого?

– Живого, мой юный друг. И даже покрасила ему хвост, чтобы не угадали подмену.

– Вот это да! А не врете?

– Люди в моем возрасте уже не врут, – сказала Зоя Платоновна. – Хотя могут ошибаться.

– Не будем спорить, – согласился Симоненко Николай. – Но если не врете, то это настоящий детективный роман. Возможно, с убийством!

– Петуха? – спросила Зоя Платоновна.

Она бы ушла, но, разговаривая с ней, Симоненко не выпускал из рук камеры и лишь половина его существа поддерживала беседу – вторая глазела в объективы «роллейфлекса».

– Думаю, что за этим скрывается куда больше, чем вам кажется, – сказал Симоненко. – Кто-то заметал следы.

– Не знаю, не знаю, – сказала Зоя Платоновна. – Кто заметал, что заметал, но больше это похоже на элементарное хулиганство. Бабка переживает, ты не представляешь как.

– Если и хулиганство, – сказал Симоненко, возвращая камеру, – то не элементарное. Хулиганы не думают. Думают только настоящие преступники. Возможно, в наших краях появилась банда.

– И что?..

– Заметают следы.

– Ага, петушиным хвостом, – сказала Зоя, поднимаясь со скамейки.

– Вижу, – сказал Симоненко Николай, – что эта истории вас задела. И вы уже начали свое расследование.

– Я? Расследование?

– Не скрывайтесь. От меня не скроешься, – сказал Симоненко. – Про вас уже известно, что собираете материалы, расследуете. Все ясно, даже участковый Зорькин уверен. Может, от газеты, а вернее, от прокуратуры.

– Неужели я похожа на следователя?

– В этом и сила, что не похожи, – сказал Симоненко. – В лужу не наступите.

Зоя Платоновна пошла дальше по берегу, размышляя о том, что нелепость подобного подозрения кажется нелепостью лишь ей самой. Ну посудите сами: в тихую деревню, куда даже туристы редко заглядывают, приезжает из самой Москвы пожилая тетка. С тремя фотоаппаратами. Говорит – отдыхает. Говорит, что на пенсии. Где вы видели такую пенсионерку, которая едет за Урал, чтобы носиться с фотоаппаратом по свинофермам или гаражам, всюду сует свой острый нос, всюду поспевает, за две недели уже всех в деревне по именам и биографиям знает? Не видели? Вот и мы такой еще не видели. Если бы отдыхала, то сидела бы на лужайке и вязала, или бы в лес ходила по грибы, парное молочко бы пила... В общем, темная личность.

Ну что же, думала Зоя Платоновна, я сама виновата, что устроена таким образом, что меня всегда принимают не за того, кто я есть на самом деле. Потому что всегда неправильно себя веду. Разве я виновата, что так быстро и разнообразно провела свою жизнь, что не заметила, как состарилась? Не заметила, и все тут. Из детдома убежала в Арктику, потом старалась попасть в летную школу – все тогда, в тридцатых годах, старались стать великими

летчиками, – а стала шофером, и шофером прошла войну, а после войны метнулась вроде бы в другую сторону, кончила истфак, учила в школе, заодно успела вырастить своих двоих детей – и все мечтала: вот стану посвободнее или вот доживу до пенсии, возьму свой фотоаппарат и пойду по России, как Горький – с поправкой, правда, на время и специальность. Я всегда старалась хорошо делать то, что начинала делать. Я была хорошим шофером: повесить бы сейчас на себя мои сержантские медали и ордена – всех бы, наверное, в этой деревне перещеголяла. Я была хорошим историком и, наверное, ушла бы в науку, если бы не дети. Много вы знаете школьных учителей, у которых около сорока публикаций? Я стала хорошим фотографом. Вторая премия на биеннале в Лиссабоне что-то значит? Или репортаж об извержении на Камчатке в журнале «Советский Союз»? А ведь делала ту серию уже на пенсии. Я знаю, что это пустые слова: «шестьдесят – еще не возраст». Это возраст, и солидный. Просто я еще свою норму не пробежала. И бегу дальше. А люди, которые состарились рано, считают мои годы и придумывают черт знает что про нестандартную бабушку.

Но когда перевозчик Симоненко подозревал меня в тайном сотрудничестве с прокуратурой, он тоже не совсем ошибался. Всем людям свойственно упражнять ум в попытках решить ту или иную тайну. В зависимости от склонности натуры и энергии. Мне же свойственно – и не раз это в жизни случалось – воспринимать тайну как личный вызов. Наверное, это от любви к истории, которая, в сущности, сплошная тайна, потому что большинство людей, которые историю так или иначе делали, старались либо скрыть от окружающих истинные мотивы своих действий, либо таили сами поступки. Как только мы начинаем брать на веру тот слой истории, что лежит на поверхности, то почти наверняка обрекаем себя на неверное ее понимание. А к тому же что такое история? Все. И убийство в Сараеве, и восстание Уота Тайлера, и подмена петуха в маленькой деревне на зауральской реке. Просто некоторые исторические факты то по недоразумению, то по своей необычности, а то и потому, что много людей об этом знают, становятся достоянием широкой гласности. Другие – нет. И никто не узнает никогда, почему же понадобилось подменять петуха бабе Ксене, у которой в деревне наверняка нет ни одного врага, и эта страница истории останется такой же таинственной, как история Железной маски или пропажа Янтарной комнаты. И это неправильно. Настоящий историк не должен пренебрегать малыми проявлениями исторического процесса. Тем более что бывшей шоферше и бывшей учительнице Зое Платоновне Загорской уже приходилось в жизни несколько раз сталкиваться с тайнами, которые либо казались неразрешимыми, либо представлялись не стоящими внимания. Но все эти тайны имели общее свойство – разгадка их могла помочь душевному спокойствию или благу каких-то хороших людей. И тогда Зоя Платоновна принимала вызов, поднимала брошенную судьбой перчатку и, полагая себя именно историком, а не детективом, благополучно доводила до конца расследование. И в общем, если не изменяет память, провалов не случалось. Нет, не случалось...

На свиноферме все оказалось так, как Зоя предполагала. Серафима стояла при свиноматке в лучшем своем платье, сохраненном со школьного выпускного вечера, в самодельной прическе, напоминавшей шляпку гриба-сморчка, и на таких высоких каблуках, что переход в них от дома до свинофермы должен бы приравниваться к победе в марафонском беге на Олимпиаде. Вернее всего, туфли Серафима принесла в руке.

Серафима поглядела на Зою Платоновну прозрачными голубыми глазами, к сожалению, обведенными на два пальца тушью, и сказала:

– А я уж разнадеялась.

Свиноматка была так поражена видом любимой свинарки, что отказывалась кормить детей, а замерла у загородки, разинув рыло и часто моргая. Особенно завидовала каблукам, которые, видно, приняла за очень модные копыта.

Тут из-за стола вышел совхозный зоотехник Боренька в синем костюме и черной бабочке. Значит, Серафима, которая имела на Бореньку матримониальные планы, раскрыла ему секрет, и тот тоже подготовился к сеансу.

– Дети мои, – сказала Зоя Платоновна. – Не хотите ли вы меня убедить, что именно в таком виде ухаживают за животными?