"Фантастика 2023-110". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— А чего он ожидал, насмешливо отзываясь о короле и госпоже Монтенон?
— Я к тому, что мы умеем преодолевать трудности — сминая их или выискивая обходные пути, если это невозможно. А мальчик в своей чистоте остро воспринял всю эту ложь… особенно оглашение его гибели. В её инсценировке не было необходимости — кто бы его искал? Точно не Монбельяры. Тяжело было и то, что пришлось сменить родовое имя, и все, что за этим последовало…
— Ло отошел Монбельярам по праву, — отметил герцог, заправляя объемную салфетку за шейный платок и кивая гостю на стол: — Приступим? Коньяк, пино?
— Коньяк… Да. И сразу был продан. Я нашел способ купить
— Постойте! А Мария-Анна? Он не изменил своего решения? — улыбался в предвкушении де Роган.
— Нет, — улыбнулся в ответ и граф, — он отверг помолвку с Марией-Анной, отказав принцу де Конти. Вежливо объяснил, что женится исключительно по большой любви, такой, которую наблюдал у своего отца к матери. Больше того — отказался от подарка на совершеннолетие по той причине, что желает сам в будущем выбирать себе женщин.
Мужчины помолчали. Потом, не сговариваясь, выпили и принялись за закуски. И только насытившись и пересев в кресла с бокалами в руках, возобновили разговор:
— Принц воспринял это спокойно?
— Принц души в крестнике не чает. Почти, как я, да и помолвка была бы условной — малышке всего два года. Но Конти слишком хотел Франсуа в зятья… Он произвел на него сильное впечатление еще при первой встрече. Потому и решился на подлог…
— Вы считаете, должность Хранителя печати идет ему больше, чем польская корона?
— На мой взгляд? Да — чиновничья мантия на друге оказалась выгоднее, чем чужая корона на его голове. Но он отказался от неё сам.
— Как он всё это провернул? Должно быть, было задействовано много народа? Тогда как вам удалось сохранить тайну?
— Всего пара человек, друг мой — пара надежных человек… В Книгу не втиснуть запись задним числом, но если подтереть запись о смерти и вписать туда другого человека, как родившегося… даже подписи свидетелей подделывать не пришлось. По легенде, мальчик почти с рождения воспитывался в монастыре. Нет… всё это прошло гладко — с такими-то возможностями! Труднее было другое — убедить Франсуа сменить имя, доказать, что это необходимость.
— Вы могли покровительствовать ему тайно.
— Нет! — резко поставил граф бокал на стол и по стенам запрыгали золотистые блики — свечи щедро подсвечивали драгоценный напиток.
— Я должен был дать ему всё, что могу и имею! Свою душу и сердце в том числе. Я рассказал ему всё, совершенно не жалея себя — так, как было. Зря Маритт опасалась осуждения с его стороны, она для сына — святая. Как и отец, впрочем…
Мужчины опять помолчали, потом де Роган вздохнул и произнес:
— Должен признаться вам кое в чем. Дело прошлое, но… Помните наш уговор — оставить мадам дю Белли лазарету?
— Отчего же? Я помню каждое мгновение с ней связанное. И что с этим уговором не так?
— Я нарушил его, продержавшись не более дня, — с сожалением, но всё же улыбался герцог, — воспользовавшись вашими откровениями, помчался завоёвывать её с подарком — зернами кофе. Но она спала. Вы не поверите, — встал он и прошелся по комнате:
— Ищу в себе стыд по этому поводу, а нахожу одно только удовольствие от тех чувств и воспоминаний. Я не готов был жениться на бесплодной женщине, но с немыслимой силой хотел её для себя, рядом с собой. Я будто сошел с ума тогда — догонял её и искал в По. Меня нечаянно направили по ложному пути, когда она исчезла. Я скакал через всю страну и по дороге заглядывал в каждый дилижанс, согревая на груди драгоценное колье для неё. Я будто с ума тогда сошел, понимая, что упустил её! — повторил он, крепко проводя рукой по лицу:
— Больше того — до дуэли с де Монбельяром оставались считанные шаги. Что творилось со мной, когда я узнал — слухи о бесплодии ложны! А она уже носит ребенка от другого. Я поднял все связи и изгнал дю Белли обратно за океан — к чертям!
— И что бы вы предъявили, как основание для дуэли? — тихо спросил граф.
— Ничего, — устало улыбался герцог. Эта эмоциональная вспышка выжала его, как лимон: — Оснований не было. А подослать убийц не позволила совесть. Мой посланник сказал — она выглядела счастливой. А потом… через годы — я просто понял её и испугался потерять уже как друга. Надеялся хотя бы на дружбу… и предал её — еще не начавшуюся, чтобы не предать нашу с вами. К тому же… женщина в горе не способна рассуждать здраво. Она никогда не приняла бы тот факт, что, скрывая от вас Франсуа, лишает его всяких перспектив. Я сделал выбор между вами, и вы помните? — горько улыбнулся он, — сколько молчаливого презрения! И как неумолимо оно упало на меня! Только она могла так — молча и даже не взглянув! Почти насмерть… Единственная такая женщина — загадка, удивление, тайна! И всё это получил де Монбельяр. Но винить я могу только себя.
Граф ничего не ответил на его исповедь. Сидел, смотрел на горящие свечи и маленькими глотками пил коньяк.
— Почему вы молчите, Алекс? Вам совсем нечего сказать? — все не мог успокоиться герцог. Ему нужно было слышать, нужно было говорить. Ла Марльер скупо улыбнулся. Он не собирался давать оценку его действиям и не стал этого делать:
— Для меня совсем не было шансов — я был женат. Но она есть — судьба, да — я в этом уверен. Или же вы ошибаетесь и есть Он и Божье предназначение. Вы не представляете себе, насколько ответственные меры я предпринимал даже в отношении проверенных содержанок, — криво усмехнулся он, — сам лично вкладывал ломтик лимона, как жемчужину в перловицу и следил, чтобы после они воспользовались настоем хвоща. А тогда… Впервые такое помрачение ума и его не объяснить ни злостью, ни усталостью, ни ошибкой. Так должно было! А больше мне нечего сказать — любовь в себе я задавил, глядя тогда ей в спину. Была надежда потом, позже… но не было шансов — как ни крути, а выглядел я мерзавцем. Потом и вовсе стал бы врагом — после того, что провернул дальше. Она ненавидела бы меня безгранично и яростно — так же, как любила мужа и сына. Что в ней такого, Луи? Как она это сделала с нами? — развернулся он всем телом к другу.
— Очаровала, — серьезно заключил тот, — безусловно, и внешность виконтессы была привлекательной, но то, что внутри — неотразимым. Как острый нож в пышном шелке женского платья. Неразгаданная загадка и мучительная тайна, перед которой не устоять. Она влечет и манит, захватывая в плен, — медленно говорил он, прикрыв глаза и будто глядя в себя: — А что мы с вами? Мы перед этим бессильны — всего лишь слабые мужчины, друг мой… всего лишь…
Светленькая медсестра наклонилась к больному и тихо спросила: