"Фантастика 2023-119". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
(К слову. Вялкин рассказал, что однажды “размечтался” о настенных часах в Резиденции, которые показывали бы не только нормальное время, но и ускоренное, т. е. время Отшиба, и быстрое, т. е. время Местных. Смолёв взялся сделать это, “начертил схему” и был недоволен, что у Речицына не доходят руки все собрать. Это еще раз к тому, что Вялкин достаточно непрост.)
Маринка вызвалась составить мне компанию наверх. Я не против.
Полный вперед (с) не позже 14:00. По московскому времени. Ага (тоже цэ)
Все будет хорошо.»
***
К
А теперь есть куда спешить: Игорь Юрьевич сказал, что времени у них тут в обрез, а Марине хотелось побыть в Башне подольше, вот и почти бежала по дорожке.
Когда вошли внутрь, сразу задрала голову. Звезды… соскучилась по ним…
— Маринка, — позвал Игорь Юрьевич.
Стало радостно — он впервые обратился к ней так. Все «Марин» да «Марин», как бы строго. А «Маринка» — это ласково.
— Слушай, — сказал Игорь Юрьевич, — почему у вас тут в углу какая-то куча ошметков валяется для лежания? Мягкая, понимаю. Но синтетика же, неприятно на ощупь, и аллергия может быть. Хоть дерюгой какой накрыли бы…
— Это когда-то мама сюда принесла. Сказала: ничего, потом благоустроим. Еще дядя Саша порывался помочь, но мама сказала: спасибо, Санечка, здесь мы с Маришкой сами, только сами. Нам же, сказала, нужно такое, чтобы мы сами, хотя бы пустяковое. Медчасть наша, сказала, не в счет. Вот, а руки так и не дошли благоустроить. И у меня не дошли. Что там благоустроить, я все никак дядю Сашу не попрошу ножницы заточить по металлу…
— Сегодня есть чем гостинцев нарезать… — откликнулся Игорь Юрьевич. И заговорил серьезно: — Маринка. Трудный вопрос у меня. Ты, конечно, еще не совсем взрослая, но… ты и дочь своей мамы, и такая важная в Марьграде персона… Вот скажи, как ты думаешь. Я сегодня, почти стопроцентно уверен, справлюсь с оболочкой. И что дальше? Когда две недели назад сюда прорывался, мысль была одна: Марина. Теперь мысли другие. Уходить одному мне незачем. Разве что помощь звать, но почему-то думаю, что, если один уйду, оболочка станет опять непроницаемой. Лыко-мочало, начинай сначала. Увести кого-то еще — смогу, вот наверняка смогу. Тебя — точно смогу. Но… Скажи что-нибудь. Маринка.
— Трудный вопрос… — повторила она. — Я все время об этом думаю, хотя и не совсем взрослая… Думаю — и разрываюсь напополам. Остаться — и прожить жизнь без любви? И еще, — понизила голос, — очень хочу котенка, прямо снится…
Игорь Юрьевич засмеялся, сразу оборвал смех, кивнул:
— Я понимаю. Ты не стесняйся, котенок — это тоже важно! Я серьезно! Подарю на день рождения. У тебя когда?
— Двенадцатого мая. Да ну вас… — отмахнулась Марина. — Вот. У мамы была любовь, большая любовь, я что-то даже помню… А у меня не будет? Знаете, девчонки — ну, сестрицы-подружки — об этом как-то и не думают. Не знаю почему. А я думаю, и мне страшно. Это одна половина, она меня
— И?
— Что «и»? Какая половина сильнее? Не знаю. Наверное, третья: если уходить, то всем. Даже Местным тоже. Или, если кто-то останется, то уходить и возвращаться. Не бросать. Мне кажется, дядя Саша тоже так думает. А вы?
Игорь Юрьевич помолчал. Потом сказал:
— Я постараюсь сделать так, чтобы уйти смогли все, кто хочет. Не знаю как это сделать, но буду очень стараться.
Он взглянул на часы, наморщил лоб, пошевелил губами, объявил:
— Так. Ты полюбуйся звездами, я нарежу, — хмыкнул, — желёзок. И пора к Федюне.
***
До Федюни не дошли — он сидел на скамейке в Клавунином отсеке, вместе с хозяйкой. Оба выглядели утомленными. Однако, увидев пришедших, Федюня оживился:
— Путник! — тоненько закричал он. — Да с Мерюлькой-лекаркой! Гля, гуленько-женушко мое Лавунюшко, гостя к нам каковые!
Клавуня что-то пробормотала неразборчиво, вскочила, просеменила к двери, развернулась, исполнила книксен — смех и грех, подумала Марина, — скрылась в помещении.
— Опасаемши, — объяснил Федюня.
— Здравствуй, дружище, — сказал Игорь Юрьевич, явно сдерживая улыбку. — Ты бы убедил женушку, что муданы не страшные.
— И-и! Како не страшные! Енто я не боюся… да и то… ты не щерься, Мерюлька, бо хороброй я, а и то боязно… Ну дык садитеся, гостя дорогие, что ль…
Игорь Юрьевич покачал головой:
— Спасибо, Федюня, мы на минутку. Это вот вам с Лавуней от нас гостинец, — он положил на скамейку связку «желёзок». — И о другой еде не забывайте! Помнишь, я тебе наказывал? Видел я, видел, ты там хорошо подъел, так держать! А я сегодня ухожу. Совсем. Наверное.
— Эко… Куды енто?
— В большой мир, дружище. К людям.
— Путник ты и есть как есть, — важно сказал Федюня. — Людя енто мы тута, а ты, стал быть, к муданам к иным собрамшися, а нам тута помыслити об том жуть одная. Да и каково ж ты уйтить собрамшися, Путник, ась? Черёз загородку-то ёно никаково, а и без загородки тож никаково, потому, — он воздел ручонку, — Покрытьё, о как!
— Долго объяснять, — вздохнул Игорь Юрьевич. — Но скажу тебе вот что. Марьград — он вроде верблюда. Знаешь, что такое верблюд?
— Видамши по гляделке, Шушулька, бывалоча, притаранивамши. Страшной зверь, да, а ты сызнова как есть Путник, бо верблюд есть зверище, а Марьград наш есть град, от так от!
Марина уловила скрытую грусть в голосе Игоря Юрьевича:
— Понимаешь, Федюня, верблюда как-то раз спросили: почему у тебя шея кривая? А он в ответ: а что у меня прямое? Ну да ладно. Ты скажи, колено-то болит?
— Како тако колешко? Здоровой я!
— Забыл уже… Ну и хорошо.
Игорь Юрьевич протянул руку, положил ее на голову Федюни, легонько погладил складчатую кожу. Тот сначала сжался, замер, потом вдруг пробормотал: «Ой доброй ты человёк, хоша и мудан…», боднул руку — как кот, подумала Марина, вот-вот замурлыкает.