"Фантастика 2023-127" Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Главное внимание правительственной комиссии было приковано к новым индустриальным объектам. Транссиб за неполный год оказался увешан ими, как новогодняя ёлка – игрушками. Большая часть зданий была еще не закончена, поэтому ревизии подлежало закупленное для строящихся заводов производственное оборудование, условия его хранения, готовность к монтажу и пуску.
Полномочия на пресечение бардака и бесхозяйственности у комиссии имелись самые широкие, и её двухнедельный путь уже был увенчан шлейфом жертв среди начальников и охранников складов, их родственников, деловых партнеров, успевших разукомлектовать и растащить вверенное им ценнейшее заводское оборудование. Ленин на собраниях и совещаниях уже сорвал голос, убеждая членов комиссии в тщетности индивидуальных репрессий и необходимости
– Эта птица не взлетит, – уверенно произнес Николай Васильевич Верещагин [262] , разглядывая Устав коллективного хозяйства, над которым всю ночь корпел Балакшин после длительных консультаций с марксистами, – вы ей одно крыло начисто отрезали.
Инициативное собрание шумно выдохнуло, неделю поломав голову над вопросом, как выполнить поручение императора и что можно предложить крестьянам, чтобы производительность их труда росла, а социальное напряжение в русской деревне снижалось и хозяйства на селе укрупнялись.
262
Верещагин Николай Васильевич – старший брат художника В. В. Верещагина, создатель новой отрасли российского народного хозяйства «масло и сыроделия», инициатор крестьянского «артельного маслоделия».
Если бы это сказал кто-то другой, его точно закидали бы мочеными сибирскими яблоками. Аккуратная кадушка с ними была доставлена на пробу и уже ополовинена присутствующими. Но слова принадлежали брату известного художника, патриарху российского кооперативного движения, стоявшему у истоков ссудо-сберегательных товариществ и русской молочной промышленности. Альтруизмом и научными познаниями Верещагина-старшего восхищались и в крестьянских избах, и в министерских коридорах. Об авторитете и значимости его дела говорит тот факт, что ради визита на его ферму Дмитрий Иванович Менделеев отказался лично докладывать об открытии Периодического закона на заседании Русского химического общества, поручив это делопроизводителю общества Меншуткину. Сам же Менделеев в те дни лично готовил сыр и масло, а также вызвался доить по очереди с хозяином корову по кличке Нянька.
– Это почему же? – осторожно спросил мэтра Балакшин.
Другие соавторы Устава марксисты Струве и Туган-Барановский, соратники Ленина по редколлегии «Искры», набычились, но вступать в полемику не спешили.
– Вы хотите, чтобы ваши крестьяне добровольно отказались от своей частной собственности, сделав ее общей? И все эти кони-коровы-козы, веялки-сеялки-косилки, сепараторы и маслодельни станут для них чужими, а ухаживать за ними ваши крестьяне будут как за собственными? Вы в самой постановке вопроса не чувствуете противоречия?
– Поясните, – не выдержал Струве, – какие вообще могут быть противоречия при отказе от частной собственности на средства производства, если это более высокий уровень производственных отношений, чем капиталистический, и в разы более прогрессивный, чем бытующий в нашей деревне патриархально-феодальный?
– Никогда не будет человек разумный следить рачительнее за чужим, чем за своим, – твёрдым учительским тоном отрезал Верещагин. – Вся жизнь сельской общины – пример тому. Земля общая, но крестьяне все равно режут ее на части и обрабатывают каждый свой кусочек отдельно, хотя всем понятно, что одно общее поле обрабатывать экономически выгоднее хотя бы за счет отсутствия межей и чересполосицы.
– И каким же образом рождаются столь нелогичные с экономической точки зрения решения? – придав голосу максимум язвительности, задал вопрос Туган-Барановский.
– А человек – вообще существо нелогичное, – снисходительно пояснил Николай Васильевич, не обращая ни малейшего
– Поясните, пожалуйста. – Просьба Балакшина звучала уже более заинтересованно.
– Интуитивно, на подсознательном уровне отторгалось, отторгается и всегда будет отторгаться вторжение в святая святых любого человека – в его право быть подобием Творца небесного, в его желание лично, своими руками создавать собственный мир. Это в первую очередь домашний очаг, обладающий сакральным смыслом. Сие место – первое, где человек повторяет за Отцом небесным его таинства, превращая пустое холодное ничто в теплое пристанище для тела и души. Сначала он вслед за Всевышним говорит слова, озвучивая мечты, потом начинает стучать топором и молотком, превращая мечты во что-то ощутимо материальное. Возведя стены и кровлю, как когда-то Всевышний построил свод небесный, раб божий разводит огонь в очаге, подражая создавшему солнце, украшает своё жильё резьбой, рисунками, безделушками так же, как Творец украшал землю бессмысленными на первый взгляд изгибами рек и вереницами гор… А когда человек заканчивает создавать уют в своих четырех стенах и ему становится там тесно, он выходит во двор и начинает налаживать жизнь вокруг своего дома. Появляются овин, хлев. И наверняка, мастеря ясли, человек вспомнит, как пришел в этот мир Христос. В этом основа деятельности индивидуума, как божественной единицы, как личности. А вы его этой самости хотите лишить… Не получится. Индивидуальное – уникальное, оно все равно прорвется наружу через любое усредненное общественное.
– Вы говорили, что мы отрезали только одно крыло? А второе?
– Второе крыло человека – это его взаимодействие с себе подобными. Те, кто пытается заменить общественное личным, абсолютизируя и боготворя частную собственность, тоже обречены на провал. Истина, как всегда, посередине, между этими двумя ипостасями человеческой натуры. Именно нарушение баланса между личным и общественным приводит к социальным катаклизмам, превращаясь в бунты и революции.
Верещагин, разгорячившись, расстегнул сюртук, и луковица его карманных часов возмущенно тренькнула, упав на заваленный бумагами стол.
– Человеку свойственно уставать и отдыхать, отдавать и получать. Это два великих равновесных процесса, управляющих всей нашей жизнью. То же правило подходит для любых социальных групп. Желающие жить только для себя или только для других оказываются одинаково нежизнеспособны…
– Мне кажется, наш спор становится слишком абстрактным. Может быть, проще на каком-то примере? – фыркнул Струве. Его как марксиста не впечатлил библейский экскурс Верещагина.
– Вас волнует несправедливое распределение произведенного продукта? Вот и давайте заниматься этой проблемой, а не городить огород обобществления коней и коров, маслобоен и плугов. Пример? Извольте: нам, всем присутствующим, захотелось хлеба с маслом. У вас есть молочный сепаратор, у него есть корова, а у меня – только мои руки. Нам надо сложить все эти составляющие вместе ровно на время, необходимое для получения искомого продукта. Произведем, поделим и разбежимся каждый по своим делам, вы – с маслобойкой, он – с коровой, я – со своими руками.
– И получим равное количество конечного продукта?
– Как договоримся! Я лично не против равенства. Только вычтем из общего дохода амортизацию маслобойни и коровы – исключительно для возможности воспроизводства капитальных вложений, чтобы было чем платить за ремонт машины и услуги ветеринара…
– И в чем разница? Где существенное отличие от предлагаемого обобществления?
– После окончания работы на общество хозяин коровы отведет ее не в общественный хлев, а в свой собственный и будет ухаживать за ней как за своей, потому что если по понедельникам корова «работает» на общие, то по вторникам – на собственные нужды владельца. С маслобойней и с мельницей – тот же коленкор. Они передаются во владение общества только на время производственного цикла, а все остальное время принадлежат конкретному человеку.