"Фантастика 2023-128". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
— А почему бы нам не остаться в России? — в ее голосе слышалась надежда.
— Потому, любимая, что не останется самой России. И это не наша война, в которой слепые — поводыри слепых. Скоро тут все вокруг сойдут с ума. То, что мы видели в Лятошиновке — это даже не первый акт пьесы, а всего лишь увертюра. Скоро красный террор станет официальным. Кровь прольется рекой. Одних священников православных убьют четверть миллиона человек. А еще голод, тиф, испанка.
— Откуда ты все это знаешь?
— Не спрашивай. Просто знаю. Просто поверь в то, во что верить человеческая душа отказывается.
— Значит, Вандея, — тихо произнесла Наталия.
— На Дону Вандея уже началась. И уральские казаки поднялись. В Прибалтике Юденич. На юге Корнилов собирает Добровольческую армию. Одно название пока армия — три тысячи человек. Меньше бригады.
— За них ты тоже не хочешь воевать?
— Нет. Они ведут к развалу России на благо союзников по Антанте. Никто из них не будет возвращать монархию. А народ пойдет только за царем. Ему и красные и белые чужды.
— Господи, какие ужасы ты вещаешь! — Наталия кинулась ко мне в объятия, желая защиты от такого будущего. — Не хочу такого!
— Вот поэтому мы и поедем в Америку, — сказал я, гладя ее по голове.
Поели спокойно. Даже горячего. И чайком ароматным побаловались комиссарским. Всласть. С сахаром. И больше к мировым проблемам не обращались.
На полянке ощущалась безмятежность бытия наедине с природой. А всхрапывания лошадей только сгущали это чувство. Не хотелось думать ни о чем. Накатил откат после боя. Если можно боем назвать ту стычку на дороге.
Сидел, привалясь к молодому дубку, смотрел на хлопочущую у костра жену и умилялся своей любви к ней. При этом понимал, что главное сейчас — это сохранить ее, уберечь. А для этого надо ее увезти далеко отсюда. Туда, где нет войны и долго не будет. Разве что такая, как была у Британии с Аргентиной за Фолкленды-Мальвины.
— Георгий, — окликнула меня Наташа.
— Что, милая?
— Я вот что подумала. Если нам придется все это бросить, — она обвела рукой коней и повозку, — что мы должны взять с собой крайне необходимого?
— В первую очередь — хирургический набор, — откликнулся я. — Это то, что нас с тобой прокормит везде. И оружие. Затем только то, что будет посильно нести. Остальное — наживное. Остальное можно и бросить с чистой совестью.
— А может, тогда нам эту повозку бросить и уйти верхами? — предложила Наташа.
— Седел нет. А охлюпкой далеко не уйдем. Сами устанем, да коням спины собьем. Лучше тогда уж пешком. Только на лошадей у меня виды есть. Хочу сменять их на лодку и уйти вниз по Дону.
— Как скажешь, — то ли согласилась она со мной, то ли смирилась с моим мнением.
Так прошло два часа. Лошади отдохнули, и пора было их впрягать снова в повозку и трогаться в путь.
Но тут на нашу поляну влетел всадник на гнедом жеребце. И с криком: «А!.. Вот вы где прячетесь!» — стал вынимать из ножен шашку.
Я и очухаться не успел, как Наташа выхватила револьвер и выстрелила в него.
Моментально вскочив, я бросился к повозке вооружиться карабином.
Гнедой бился, пытаясь вырваться из запутавшегося повода, который твердо сжимал упавший с него мертвец.
Оглянувшись, я заметил, что довольно далеко еще — с полверсты будет, гай, в котором мы отдыхали, окружает редкая цепь красноармейцев в поле.
Крикнув Наташе: «Запрягай!» — сам занял позицию у крайних деревьев.
Патронами к винтовке я россыпью набил все карманы бушлата, и теперь они мешали удобно принять положение для стрельбы лежа. Пришлось стрелять с колена.
Первый мой выстрел был в молоко и не произвел впечатления на противника.
Второй пулей мне удалось кого-то достать. Цепь тут же залегла, и началась вялая перестрелка, растянувшаяся на целых четверть часа.
Вот непруха-то, а казалось, хорошо мы тут ото всех заныкались.
Я, изредка постреливая, не давал цепи подняться в атаку, одновременно следя за расходом патронов. И ждал, когда Наташа мне скажет о готовности нашего средства к передвижению. Сигнал к возможности быстрого бегства с этого незадачливого места.
Но дождался только шума за спиной и выстрелов.
Обернувшись, увидел, как из руки любимой жены падает на траву револьвер, а на ее груди, на белом фартуке, расцветает алая роза из артериальной крови.
Три вооруженных винтовками человека — по виду мастеровых, продирались через лес к поляне нашего отдохновения. Четвертый падал, схватившись рукой за тонкую березку и зажимая другой горстью себе грудь.
Я вскинул карабин. Трое поочередно упали как подломленные, приготовившись удобрить родную землю. Затем боек сухо щелкнул. Патроны в магазине кончились, а набить новый времени мне не оставили. Из леса на нас дружно пер вооруженный народ уже массой.
Бросил винтовку, подбежал к жене, услышав от нее последнее:
— Прости, любимый…
Потом на губах Наташи стала пузыриться красная пена, и глаза ее — синь небесная — застыли, подернувшись свинцовой окалиной.
Как в руке оказался «манлихер», я и не заметил.
Бил врагов на выбор, как в тире.
Семеро пали.
Потом патрон заклинило. И над телом убитой жены я сошелся с ними врукопашную, используя австрийский автоматический пистолет как примитивную дубинку, благо ствол у него длинный.
Ну, не Джеки Чан я, и не Чак Норис.
Подсекли ноги.