"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Не прекратишь целоваться, я лошадку остановлю, — нашла в себе силы пригрозить, — да и накинусь со своей силой сладострастия.
Зорин отогнул краешек моего высокого воротника и поцеловал ключицу.
— Во-первых, желание увидеть няньку у тебя никакое любострастие не переборет, а во-вторых… — Он вернул ворот на место и горячо шепнул: — Я подожду.
Меня просто скручивало жгутом, и от близости этого большого сильного мужчины, от его тепла, запаха, звука голоса, прикосновений. От того, что бедра мои были вжаты в его. Эх, Иван Иванович, доиграешься. Влюбишься в бешеную Серафиму, после арестовать не сможешь. Только горе тебе от той любви будет.
— Ты еще про считалку не рассказал, — хрипло напомнила я. — Что эти три по три значат?
— Ничего, — слегка рассеянно ответил Зорин. — Это всего лишь призыв, личная демонова аффирмация. Ты ведь знаешь, что это такое?
— Знаю. Не ключ, но путь. Только у наших аристократов этот путь к его августейшему величеству ведет, а у Крампуса — к кому?
Зорин прервал поцелуи, которыми все это время покрывал мне шею и кусочек щеки под лентой шляпки.
— Тебе говорили, что ты умница? — проговорил он после довольно продолжительной паузы.
— Неоднократно.
— К кому? Вот ведь вопросец, — бормотал чародей про себя. — Эх, останься в империи хоть один специалист по аффирмациям…
— Так шире на вопрос глянь. — Неожиданная похвала меня раззадорила. — За пределами отечества каких только умельцев не найдется. В Арассе, к примеру, до сих пор их великий чародей Ансельмус обретается.
— Это он на тебя аркан наложил?
Я едва успела прикусить язык. Экий быстрый сыскарь, на ходу подметки рвет. Я и раньше за ним это замечала: неожиданно и резко, что-то спросить, на что собеседник ответит с разгону, а уж потом сообразит, что зря.
— Далеко еще? — Я взглянула на открывающийся перед нами пейзаж, поросшую низким кустарником лощину.
— С полверсты, но по бездорожью.
— Так чего мы плетемся? — Я послала лошадь в галоп, чтоб беседовать стало невозможно.
Госпиталь, располагающийся в живописном сосновом бору, был двухэтажным некрасивым зданием, в прошлой своей жизни исполняющим некие военные функции. Глухие стены, узкие прорези окон, две приземистые башенки, из которых удобно было бы вести обстрел. Новострои хозяйственных служб — сараи и конюшня, засыпанный галькой двор, клумбы с чахлыми осенними флоксами.
Поводья принял какой-то мужичок в кителе, я спрыгнула на руки Ивану.
— От приемной направо, — только и успел он сообщить.
Разгоряченная, встрепанная, я понеслась вперед. Пахло едко и по-больничному, карболкой, спиртом, мятной мазью.
— К госпоже Нееловой, — объяснил Зорин молодому человеку, сидящему за конторкой.
Справа через арочный вход начинался коридор с двумя рядами дверей. Зорин за мною не поспешал, поэтому я стала заглядывать за каждую из них поочередно.
— Здрасьте, — говорила я, если комната не пустовала, — доброго здоровьичка.
Иногда мне даже успевали что-то ответить.
— Будешь так топотать, — нагнал меня Зорин, — нас выгонят.
Он взял меня за руку, как непослушного ребенка, и повел вперед, в конец коридора, где виднелась застекленная створчатая дверь. Через стекло я рассмотрела молодого кудрявого лекаря, сидящего на краешке кровати, он что-то улыбаясь говорил лежащему на ней.
— Прошу. — Зорин толкнул створку.
— Маняша!
Доктор был сметен моим напором и без возражений уступил мне место.
— Маняша! Маняша! Маняша!
Она была простоволосой и бледной до синевы, под ясными серыми глазами залегли тени.
— Дитятко мое непутевое…
Шепот-шорох, с трудом шевелящиеся губы.
Я бросилась няньке на грудь и разревелась от облегчения.
— Дадим барышням несколько минут наедине побыть, — басил Зорин лекарю. — А вы пока мне о состоянии больной расскажете.
Кажется, мужчины ушли, наверное, скорее всего, я ничего вокруг не замечала.
— Что болит? Слаба, наверное, а я тебя тормошу. Прости, прости, Маняша.
— Ничего не болит, — отвечала нянька, — да не реви уж… Доктор Гаспар говорит, отлежусь, краше прежнего стану. Такой, представь, комплиментарный мужчина этот лекарь.
Улыбнувшись сквозь слезы, я спросила:
— Как же ты в ловушку Крампуса угодила, нянюшка моя великомудрая?
— Так заместо тебя, дитятко. — В слабом голосе послышались привычные шутливые нотки. — Он к тебе сперва присосался, а когда я с тебя по обыкновению все дневные тревоги снимала, вот тогда и присос этот забрала. Ты, чистенькая, уснула, а мне муторно стало, неспокойно, место себе найти не могла. Потом будто дернуло что-то, да так… опустошительно. Тут уж я себя понимать перестала, знала только, что должна свое себе вернуть. Дальше не помню. Влекло что-то, тянуло. Я шла, шла, а когда ноги ослабли, упала. А после уже: глаза открываю, Иван Иванович бормочет что-то по-непонятному, гнум при нем… Ну и вот…
Маняша попыталась повести рукою, охватив жестом окружающее пространство, но уронила ее на постель.
— А я видела тебя у самой грани, ты говорила, злые люди тебя пленили. Помнишь? Я уж на кого только не думала.
Нянька устало прикрыла глаза:
— Ступай, дитятко, после поговорим.
Я поцеловала ее на прощанье в холодные щеки:
— Сегодня же пришлю тебе лакомств, каких лекаря не запретят.
— И зеркальце, — попросила Маняша, — и гребешок, и…
Она зажала мои руки, показавшиеся мне раскаленными в сравнении с ее холодной кожей:
— И господину чародею не доверяй. Знаю, его за мое спасение благодарить надобно, но ведет он свою игру, в которой мы с тобою самыми пострадавшими окажемся.
Доверие мое к нянюшке границ не имело, и слова, ею изреченные, я ко вниманию приняла. Но, по привычке вышеупомянутого чародея, я быстро спросила:
— Когда ты про путь и ключ говорила, что имела в виду?
Мяняша без сил откинулась на подушке, не ответив. Я на цыпочках удалилась.
Зорин с комплиментарным лекарем ожидали в коридоре у единственного окна, выходящего во внутренний дворик. За стеклом виднелись огородные грядки и белобокая козочка на привязи.