"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Я не знаю насколько. — Покрасневший Иван Иванович махнул рукой.
— Значит, так. — Крестовский тряхнул головой, я заметила, что в обеих мочках у него блестят довольно крупные сапфиры. — Иван остается на острове. Делай что хочешь, хоть сам на барышне Абызовой женись, только к князю ее не подпускай и от себя не отпускай. Мне дней десять форы надобно. Второе, что с Гертрудой Зигг?
Гавр щекотал мне усами щеку, я отмахнулась, но рука прошла сквозь кошачий бок, будто сквозь облако.
«Роза для розы! — Прогремело тревожно: — Роза!»
Пещера исчезла. Пропали приятели-чародеи, диковинные прозрачные потолки и рыбки над ними. Я оказалась в густом непроглядном тумане, ноги не чувствовали опоры, я даже перестала понимать, где верх, а где низ.
— Гаврюша! — крикнула я. — К ноге!
Команда была скорее собачья, видимо, поэтому мой сонный кот воспринял ее буквально. Через мгновение я уже балансировала, стоя на его широкой полосатой спине. Лоскутники появились неожиданно, заходя сверху клином неопрятных птиц.
— N’attendez pas! Не дождетесь! — заорала я по-французски и топнула ногой. — Желаю немедленно проснуться в своей постели!
И открыла глаза, комкая в левой руке носовой платок, а правой прижимая к животу храпящего кота. За окном рассветало.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в коей Иван Иванович творит добрые дела, но награды не получает
Сцены бывают разных сортов или степеней, как то: Обыкновенные слезы, перемежаемые упреками и разными жалкими словами (жалкие слова надо придумать заблаговременно).
Малая истерика.
Большая истерика.
Обморок.
Для обморока употребляется обыкновенно диван с мягкой спинкой…
Иван брел вдоль пляжа, миновал обжитую часть берега, рыбацкие сети, разрушенные деревянные мостки, уходящие в воду, разогнал птичий базар упитанных руянских чаек. Он искал тишины и безлюдия. Обнаружив скопление валунов на мелководье, разулся и взобрался на гладкую как коленка вершину одного из них.
— Перфектно, — решил он, улыбнувшись, будто удачной шутке.
Затем поджал под себя ноги, опустил раскрытые ладони на колени и подставил лицо солнцу и бризу. Дружил чародей Зорин с двумя стихиями в равной мере, с водой и ветром, и здесь мог побыть с ними наедине.
После заката будет драка, и он должен к ней подготовиться. Спокойствие, собранность, безмятежность. Близость Серафимы всем этим трем качествам мешала. Видно, слабеет дорогой чародейский аркан барышни Абызовой, раз хлынула наружу жаркая не девичья чувственность.
Замуж тебе, Серафима, пора. Только не за князя.
Да и ты, Ванечка, хорош! Не стоило тебе Серафимины порывы поддерживать.
Только как тут устоишь, когда она такая горячая, такая, искренне пылкая…
Зорин вздохнул.
Надо бы с ней поговорить, объяснить, что именно с нею происходит, предостеречь, защитить от нее же самой. Потому что от прочих он и сам справится.
Должно еще что-то быть, какой-то крючок, за который Абызова зацепили. Охота на князя, в сущности, может быть прекрасно оправдана женской блажью, а ее к делу не пришьешь. Хотя тут Серафима наследила преизрядно, только совсем уж нелюбопытный человек на острове о ее матримониальных устремлениях осведомлен не был. Но этого мало, есть что-то еще. Надо сказать Семену, чтоб с господином Абызовым побеседовал. Крестовский, конечно, допросчик тот еще, зато в интригах поднаторел. А еще отправить Мамаева с Аркадием Бобыниным познакомиться, может, с этой стороны ниточка потянется. Где у этой ниточки конец, и без того понятно, в артритных руках Юлия Францевича, а вот серединку обозначить — это было бы ладно. А Семен уж сочинит, как всю ситуацию на пользу чародейскому приказу повернуть.
Схема действий вырисовывалась стройная, печалил лишь факт, что поделиться ею с коллегами возможности не имелось. Ближайший телеграф на материке, наколдовать хоть сколько устойчивую связь мешает море, окружающее остров. То есть в любом случае предстояло отплывать в портовый городок Штрель, а там либо телеграфировать, либо, воспользовавшись любым погребом, пускать зов по горячим земным жилам. На это путешествие он потратит целый день. Завтра. Отоспится после драки, да и сядет на утренний пароходик.
Отоспится? Ты, Зорин, совсем от любви голову потерял. После демона на месте вашей славной баталии останется такая прорва фоновой магии, что ты до утра будешь ее чистить.
Иван поморщился, прибираться он не любил, а затем хлопнул себя по лбу раскрытой ладонью. Грязная навская сила! Ее можно не уничтожить, а на пользу направить, как в яматайских боевых искусствах надворного советника Попович. Или советницы?
Нет, по правилам языка, советница — это жена советника. Советничка? Советка? Совка? Бедные суфражистки, как же им предстоит берендийское наречие калечить за-ради утверждения межполового равноправия.
Наметив дальнейшие действия, он вполне мог позволить себе такие вот необременительные забавные раздумья.
Когда солнце обмакнуло оранжевый живот в серые воды Хладного моря, то есть на закате, Иван Иванович был налит чародейской силой по маковку и готов к драке.
Три по три по три. Когда в его голове эти слова совместились со словом «аффирмация», все встало на свои места. И сундук, и девы, и чахлость означенных дев.
Уже в темноте он подошел к присутствию, кивнул на приветствие городового, сообщил, что обождет господина Фалька в его кабинете и беспрепятственно в этот кабинет проник. У стола, прислонившись к стене, блестела наточенной щекой гнумская алебарда.
— Любуешься, чародей?
Околоточный надзиратель переступил через порог и прикрыл за собой дверь. При малом гнумском росте проделать это угрожающе было почти невозможно, но господин Фальк справился преотлично.
— Размышляю.
— О чем же?
— Ежели я твое церемониальное оружие позаимствую, будет ли это воспринято оскорблением большим, чем то, которое я уже причинил?
— Значит, оскорбление ты не отрицаешь? Оскорбление недоверием.
— Это не недоверие, Йосиф. Ты дело свое знаешь.