"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Балам, — довольно сказал Грхаб, обтирая лезвие полой туники. — Ты разделался с ним, балам. И провозился недолго!
— Балам! — Рев стрелков и копейщиков ударил Дженнаку в уши.
— Балам Неуязвимый! Балам Победитель! Ай-ят! Ай-ят! Веди нас, балам!
— Куда? — промелькнуло у Дженнака в голове. Куда?!
Не вкладывая клинки в ножны, он осмотрел свой гарнизон.
Отряды на юге и севере, получив подкрепление, еще сопротивлялись, но поток полуголых тасситских воинов уже хлынул к колодцу и бревенчатым баракам; полусотня бойцов, охранявших восточный вал, спустившись вниз, рубилась с атакующей ордой. Среди них Дженнак с удивлением заметил Орри, таркола-кентиога, и охотника Иллара-ро; первый размахивал топором, второй, забравшись на кровлю, целился из лука. Вианны нигде не было видно, и острая боль на мгновение пронзила Дженнака.
Чем он мог ей помочь? Рядом с ним, у западной изгороди, было четыре десятка солдат, да еще Аскара с Грхабом — ничтожная кучка людей против многотысячного воинства на мохнатых скакунах. Вероятно, эти всадники, выстроившиеся на равнине, услышали ликующий вопль одиссарцев и сообразили, что жизнь их вождя прервалась; ряды их дрогнули, тысячи копыт глухо ударили в землю, и бурый вал покатился вперед, к Фирате и ее полузасыпанным рвам, к изломанному частоколу и политому кровью откосу холма.
Аскара проревел команду, и стрелки ринулись к бойницам. Выражение довольства на лице Грхаба сменилось озабоченностью.
— Ты выполнил свой долг, балам, — негромко произнес он, наблюдая за свирепой схваткой у колодца, где последние одиссаркие бойцы дрались с отанчами. — Если Хардар не оскалит зубы, я, пожалуй, еще успею вывести тебя отсюда… тебя и твою женщину, если она жива.
— Если жива… — повторил Дженнак. Сердце его разрывалось; он жаждал спуститься вниз, к Вианне, и он знал, что должен встретить смерть здесь, вместе с Аскарой и его солдатами. Боги же молчали; миг прозрения миновал, часть увиденного свершилась — голова Оротаны лежала в пыли, уставившись на солнечный диск мертвыми глазами.
Но сбудется ли остальное? Пылающий лагерь тасситов, их бегущие орды, огонь, дым, затмевающий небеса, и трупы, трупы, трупы…
Над горами, степью и речной долиной раскатился рокочущий грозный зов. То не был протяжный звук тасситского берестяного рога; это ревели боевые горны, выточенные из огромных раковин, привозимых с кейтабских островов. Рык их был подобен гласу Тайонела, колеблющего земную твердь; и сразу же за ними ударили барабаны. Они не передавали сообщения, но грохотали непрерывно, наполняя прерию мерным гулом, в котором Дженнаку слышался топот солдатских башмаков, лязг оружия, шорох щитов, трущихся о панцири, скрип кожаных и костяных доспехов.
И тут же, словно его овеществленное видение, на равнину хлынули воины. Они появлялись из горных проходов справа и слева, просачивались сперва тонкими ручейками, затем — стремительными широкими потоками; над шлемами их развевались алые, пурпурные и багровые перья — цвета одиссарского Очага. Их было много, очень много! Не десять санр и не двадцать привел на границу предусмотрительный Джиллор, сын Джеданны, но могучее воинство — и солдат сагамора, и бойцов своего Очага, и людей Пяти Племен, опытных в обращении с оружием, и поселенцев с правого берега Отца Вод. Как же успел он добраться до Фираты в столь короткий срок? — промелькнуло у Дженнака в голове. Успел-таки! Поистине, Джиллор являлся великим полководцем, накомом накомов, белым соколом среди сизых!
Как завороженный, опустив клинки, Дженнак следил за одиссарскими отрядами, что стремительно разворачивались на равнине, отсекали оба края тасситского полумесяца. Впереди — плотные шеренги бойцов братства Гнева, в непроницаемых панцирях, с тяжелыми щитами, с мечами, топорами и копьями длиной в девять локтей; за ними и по флангам — стрелки и легковооруженные в кожаных доспехах, воины хашинда, ротодайна, кентиога, сесинаба и шилукчу с луками и копьями, ополчение поселенцев с боевыми шестами и палицами из твердого дерева. Если не считать барабанного грохота и шороха шагов, войско наступало в полном молчании, шло Строем Ежа, готового распустить колючки; но вдруг резкий вой горнов прорезал воздух, двузубые пики разом опустились, железной щетиной надвинувшись на ошеломленных степных всадников, стрелы, обычные и зажигательные, взмыли над отрядами одиссарцев и рухнули вниз — на кожаные тасситские шатры, на волокуши и возы с огромными колесами, на людей и животных, на воинов, на огромных косматых быков, на мертвое и живое.
И сразу все переменилось: звуки хлынули лавиной, но не слышалось в них ни посвиста ветра, ни шелеста морских волн, ни журчания ручьев, ни шороха трав, ни иных мелодий мира, столь приятных богам; только ярость, ужас и страдание — глас войны, коему даже грозный Коатль внимает с отвращением. Но эти крики и грохот заставили Дженнака очнуться; он услышал торжествующий вопль Аскары, обернулся, увидел воинов в красных перьях, взбиравшихся на восточный вал, тела отанчей и кодаутов, градами лежавшие у колодца, и своих окровавленных бойцов. Их оставалось не больше сотни — в пробитых кожаных доспехах, изнемогающих от ран и жажды, усталых, орущих, ликующих.
Вианна! — промелькнула мысль. В следующий миг, терзаемый недобрыми предчувствиями, он уже мчался вниз, к своему хогану; сзади грохотал и лязгал железом Грхаб. 3а спиной у Дженнака, в пяти полетах стрелы от фиратских валов, разгоралось яркое зарево, вздымался к небесам дымный столб: огненные снаряды зажгли лагерь тасситов, и теперь закованные в доспехи одиссарцы теснили степных всадников в огонь. Воистину, День Керравао обернулся для Очага Мейтассы днем черных перьев!
Но не только для него.
Перед хоганом Дженнака земля была обильно полита кровью, и лежали на ней трупы кодаутов и три воина в изрезанных кожаных туниках, трое верных ротодайна; лежали, не выпустив оружия из рук, и лезвия их секир сочились алым. На самом пороге, у входа, темневшего словно провал, ведущий в Чак Мооль, скорчилась Вианна; под левой грудью ее торчала стрела, меж пальцев блестело лезвие метательного кинжала. Но вряд ли она успела кого-нибудь поразить; бросив один взгляд на девушку, Дженнак понял, что смерть ее была мгновенной.
Он бессильно уронил руки; клинки, упав на землю, лязгнули друг о друга и застонали, точно отозвавшись первой нотой погребального песнопения. За спиной, вторя печальному звону стали, вздыхал Грхаб.
Веки Дженнака сомкнулись.
Чакчан, моя чакчан! Мой ночной цветок, медоносная пчелка! Моя милая, нежная! Любовь моя, жизнь, свет мой!
Не обмануло предвидение, не пощадила судьба, не солгали боги… Все — перед ним, все — вокруг него и у его ног: радость и горе, победа и поражение, торжество и несчастье… Чего же больше? Чего, Дженнак? И кто он теперь — наследник и вождь, выигравший битву, или стебель тростника, сломленный ветром?