"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Над развалинами оставляемых кварталов поднимается пламя, отражается в тёмной воде Севастопольской бухты; по наплавному мосту течёт сплошной поток солдат, а на берегу, упрямо опираясь на ружьё с примкнутым штыком, застыл сам поэт, и, кажется, вот-вот с уст его сорвётся «мы вернёмся!».
«Пушкинъ и Тютчевъ слушаютъ императорскій манифестъ о заключении Парижскаго мира, съ картины И. Н. Крамскаго».
Просторный кабинет, заполненные книгами шкафы, небольшой мраморный бюст. В дверях застыл курьер, читает с развёрнутого списка; Тютчев печально склонил голову, дескать, неприятно, но что ж поделать; Пушкин же, напротив, гневно нахмурил брови, сжал кулаки – как же так, сражаться, сражаться до последнего издыхания, как в «грозу двенадцатого года»!..
Но, конечно, были тут не только картины.
«Исторiя Таврической войны», «Стихи на бастіонахъ»…
«„Стихи на бастіонахъ“, безспорно, покажутся удивительными и даже странными истинному любителю пушкинской строфы, привыкшему къ отточенности ри&мъ, богатству и образности языка, удивительному св?тлому чувству, коимъ наполнена вся пушкинская поэзія; зд?сь же г-нъ Пушкинъ зачастую приб?гаетъ къ ри&мамъ дальнимъ и приблизительнымъ.
Очевидно, однако, что сд?лано это съ глубокимъ осознаніемъ необходимости подобнаго, ибо проистекаетъ изъ строя т?хъ солдатскихъ и матросскихъ п?сенъ, которыя поэту доводилось слушать въ время Севастопольской эпопеи.
Таким образом, нельзя отрицать, что…»
– Господин кадет, – услыхал он вдруг совсем близко голос госпожи Шульц. Строгий, но не сердитый. – Столь пристальное внимание к хрестоматии, бесспорно, заслуживает похвалы, однако книгу вы прочтёте и после. А пока послушайте, что я говорю.
Отделение хохотнуло, и Фёдор поспешно захлопнул книгу. Ишь, Воротников, варежку раззявил, смешно ему, митрофанушке…
Урок получился интересным, куда интереснее того, к чему Федя Солонов привык в прошлой своей гимназии, где учитель зачастую просто говорил открыть учебник на такой-то странице и читать молча.
Ирина Ивановна Шульц рассказывала о Пушкине, о его детстве и юности, о Царскосельском лицее, где теперь в части старых залов открыли музей и куда они вскорости «совершат экскурсию», говорила живо и ясно, и перед Федей словно разворачивался новомодный синематограф – совсем юный Пушкин, ненамного старше его самого, читает стихи старику Державину, молодым человеком встречается с государем в Москве, пишет «Клеветникам России» и «Бородинскую годовщину»…
– «Так высылайте ж к нам, витии, // Своих озлобленных сынов: // Есть место им в полях России, // Среди нечуждых им гробов!» – дочитала Ирина Ивановна с чувством, делая ударение на «есть».
Мальчишки слушали, замерев, даже Нифонтов с Воротниковым; один Лев Бобровский хмурился, краснел и кусал губы, верно всё переживая свою неудачную «шутку».
На последних строчках второгодник Всеволод, забывшись, аж потряс сжатым кулаком.
– Видите, господа кадеты, как могущественно русское слово? Как виртуозно владел им, словно фехтовальщик шпагой, Александр Сергеевич Пушкин?..
Кадеты загудели, закивали, соглашаясь.
– Но русский язык – не только ваше оружие. Это ваше знамя. Ваша принадлежность к России, к народу. Начнёте пренебрегать языком, забудете его строй и правила, растеряете драгоценность мыслей, высказанных по-русски, – и перестанете быть русскими людьми!.. Но об этом мы ещё поговорим после и в подробностях; а пока что вам первое домашнее задание – своими словами, коих должно быть не менее трехсот пятидесяти, не считая союзов и предлогов, обосновать, почему русскому офицеру так важно владеть нашим языком. Припомните то, о чём мы говорили сегодня, или изложите свои собственные аргументы. Ну, скажем, о том, кем должен быть солдату хороший командир. Знаете? Нет? Ай-ай. Конечно, сегодня мы говорили о Пушкине, но его современник и тоже великий поэт Михаил Юрьевич Лермонтов в поэме «Бородино» писал… Кто помнит? Вы, кадет, э-э-э?..
– Ниткин! Петя Ниткин! – вскочил Федин приятель, и Фёдор мысленно застонал. Ох, сейчас как сказанёт!..
– Полковник наш… как там дальше, господин кадет?
– Полковник наш рождён был хватом! – с жаром продекламировал Петя. – Слуга царю, отец солдатам! Да жаль его – сражён булатом…
– Отлично, кадет Ниткин, но этого нам уже хватит! – остановила его Ирина Ивановна. Судя по Петиному виду, он готов был декламировать до самого конца. – Поэму знаете, хвалю. И вы уже сказали самое главное. «Слуга царю, отец солдатам». Вы должны уметь правильно говорить и с государем, и будучи среди нижних чинов. А как это сделать, не владея языком в совершенстве? Не зная народных песен и сказок, не зная лучших наших стихов и романов?.. Ну, довольно на сегодня. Звонок вот-вот прозвенит. Триста пятьдесят слов, напоминаю.
Переменка после первого урока была короткой, всего десять минут, но господа кадеты седьмой роты первого отделения использовали её на все сто: кто устроил «конские скачки», кто сражался у стены в пуговки, кто стоял в короткой очереди к самовару, откуда всё тот же дядька Серапион разливал ещё не остывший чай.
Петя заметно приободрился, похвала госпожи Шульц явно пришлась ко двору. Они с Фёдором пристроились за чаем – Ниткина мучила жажда, ну а Солонов пошёл за компанию.
– Эй, – вдруг раздалось за спиной, и Федя сжал кулаки.
Ну конечно. Успевшая спеться троица. Воротников, Нифонтов и Бобровский. «Ле-эв» по-прежнему красен и зол, словно разом лишился сладкого на неделю.
– Это ты, что ли, мелюзга, со мной драться хотел? – выпятил челюсть второгодник Севка Воротников. – Ты, как тебя там? Дядя Федя съел медведя?
Их услышали. Справа и слева как-то словно сами собой оказались те же трое, что были за завтраком; теперь Федя знал их имена. Веснушчатый Гришка Пащенко, вихрастый Борька Шпора и рыжий Пашка Бушен.
Петя Ниткин побледнел и задрожал. Эх ты, тютя!..
– Я хотел, – вполголоса ответил Фёдор. – Потому что ты колбасу у моего друга стянул, а настоящие кадеты так не делают. Не по-товарищески это.
– А нечего рот разевать! – глумливо начал было Нифонтов, но Воротников только махнул на него:
– Не твоё дело, Костян. Тебе, Нитка, – и Севка ткнул пальцем Петю Ниткина в грудь, – колбаса неполезна. Эвон какой пухляк! Так что я тебе, можно сказать, доброе дело делаю.
– Не трогай его, – по-прежнему негромко сказал Федя. – Драться хотел, Воротников? Ну так пошли. Если не струсил.
– Кто струсил? Я струсил? – возмутился второгодник. – Пошли, а то переменка кончится!
– А ты успеешь? – забеспокоился Костя Нифонтов.
– Успею! – хвастливо бросил Воротников. – Махну разок, он и улетит!
Фёдор ничего не сказал, а просто ноги сами понесли его к коридорному ватерклозету – обычному месту мальчишеских поединков в 3-й Елисаветинской. Петя Ниткин семенил следом, хватая друга за рукав и бормоча что-то вроде: «Федь, может, не надо, а, Федь?»
За ними целой когортой шагали Воротников, Нифонтов, молчавший всё это время Бобровский и троица с их стола – Пащенко, Шпора, Бушен.