"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– Энергия?
– Душа, Константин Сергеевич. Душа, которой распоряжением Всевышнего должно было пребывать в ином континууме, в ином временном потоке. Есть теория, что все изменения такого рода должны сгладиться и наша версия реальности всё равно сделается такой же, как она и есть… но наши вычисления говорят, что это может быть не так.
– Вы… вы доказали это? – вздрогнула Ирина Ивановна, и Феде тоже сделалось не по себе. – Вы математически доказали существование бытия Божьего?
– Нет, конечно. – Николай Михайлович с силой потёр глаза. – Бытие Божие недоказуемо. Я лишь констатирую, что только «душой» можно назвать то, что позволяло уравновесить наши вычисления. Но речь не об этом! А о том…
– А вы, профессор, уже и не сомневаетесь, что нас можно использовать словно неких кондотьеров, так? – тяжело проговорил Две Мишени, глядя в глаза хозяину. – Вы с удовольствием рассуждаете, как мы изменим вашу историю – отнюдь не о том, сумеете ли вы вернуть нас обратно, как обещали!
Хозяева переглянулись, как показалось Феде – с растерянностью.
– Постойте, погодите…
– Нет, профессор, это вы погодите. Мы оказались тут, у вас, совершенно случайно; мы не разбираемся в вашем мире и, хотя нам всё очень интересно, особенно ваши технические новинки, задерживаться здесь мы не можем. Время ведь идёт в обоих потоках, верно?
– Верно. Но здесь, где мы сейчас, оно идёт несколько быстрее. Я уже говорил об этом – со времён спасения Пушкина у вас прошло как раз семьдесят лет, а у нас только двадцать. Вообще соотношение объективного времени потоков – это очень сложная проблема, там, похоже, встречаются периоды взаимного схождения и расхождения…
– То есть там прошло уже дня три, если не четыре, – заволновалась Ирина Ивановна. – И вы не знаете, что там происходит?
– Нет. Машина с нашей стороны не запускалась в силу экстраординарных обстоятельств…
– Так запустите! – Госпожа Шульц грозно сдвинула брови, словно на уроке, когда кто-то из кадет начинал слишком уж баловаться. – У нас там революция!.. Мы должны знать!.. А вы собираетесь загнать нас куда-то еще!..
– Но для вашей же пользы! – заспорил Николай Михайлович. – Дело в том, что, согласно моим расчётам, из нашего прошлого вам будет куда легче оказаться в своём собственном настоящем.
– Но там же нет вашей машины!
– Вам она и не потребуется. Прошлое само отторгнет вас, отправив по принципу соответствия в тот поток, к которому вы принадлежите, в его настоящее.
– Как вы можете знать?! – Ирина Ивановна вскочила, сжав кулачки. – Как вы можете утверждать такое наверняка?! Мы же первые! Первые, кто у вас оказался! А вы, вы готовы нас забросить куда-то… зачем-то… – Она кипела от возмущения.
Профессор смущённо забарабанил пальцами по скатерти.
– Ирина Ивановна, дорогая, поверьте, никто не хочет причинить вам никакого вреда, но…
– Но ваши дела – они важнее?!
Наступила тишина, звонкая, режущая. И даже Мария Владимировна молчала, прижимая руки к груди.
– Наши дела… в какой-то мере да, – криво усмехнулся профессор. – Если вы слышали рассказ моего внука – про войну и блокаду…
– Слышали, – жёстко сказал Две Мишени. – Невероятный, непредставимый ужас. Но…
– Но мы хотим его предотвратить. Но не только его. Вы не представляете, дорогие гости, через что прошла Россия в двадцатом веке. Когда отрёкся государь, когда к власти пришли эсдеки, «большевики», когда начался их «военный коммунизм», Гражданская война, страшный голод, чудовищные людские потери, эмиграция, взаимное озверение, террор… Знаете такого поэта – Александра Блока?
– Ещё бы не знала! – возмутилась Ирина Ивановна. – «Прекрасная Дама», «Снежная маска», «Девушка пела в церковном хоре» – ещё бы не знала!
– Он умрёт от голода в Петербурге. Август тысяча девятьсот двадцать первого. Он примет новую власть, станет сотрудничать с ней – из лучших, из самых благородных побуждений, – но получит только место на кладбище. – Голос Николая Михайловича сделался совершенно жестяным. – А Николая Гумилёва? Не слыхали?
– Слыхал, – вступил Константин Сергеевич. – Не все его одобряют, но поэт, бесспорно, очень сильный.
– Он напишет несколько гениальных стихотворений, – сухо проговорила Мария Владимировна. – Я слушала его, совсем молодой…
– Гумилёв будет расстрелян самой справедливой и гуманной народной властью, – опустил голову профессор. – Расстрелян по обвинению в контрреволюционном заговоре. Это просто два примера; оппоненты, коих я слушал в молодости, твердили, что всё это было необходимо, что всё это требовалось для всеобщего блага. И да, верно – страна сейчас живёт, не зная голодовок. Нет, как уже говорилось, ни бедных, ни богатых. В Европе, в Америке – да, там получше, побогаче. Бывал, приходилось, в командировках. Но куда лучше, чем в африках-азиях, если не считать Японию…
– Вы же сами против революции, – вступила Мария Владимировна. – Как и мы были, когда в Гражданскую воевали с большевиками. Нам потом повезло – оказались ценными техническими специалистами, проскочили сквозь сита.
– Какие сита?
– Долго рассказывать, Ирина Ивановна, дорогая. На всю ночь затянется. Но было время, в тридцатые годы… когда победители нас, «бывших», выкорчёвывали. Своих тоже немало, кстати.
– Выкорчёвывали?
– Расстреливали, Константин Сергеевич. По приговорам и без оных. Потом это время «культом личности» назовут.
– Какой «личности»?
– Был у нас такой… семинарист недоучившийся…
– Не о том речь ведешь, Николай Михайлович, золотой ты мой, – вздохнула хозяйка. – Понимаете, друзья мои, – вы у нас первые из гостей. Теоретически мы вас ожидали, Игорёк – вот особенно, а практически… – она махнула рукой, – …практически не верили. А оно вон как обернулось… понимаете, дорогие, вы – наш последний шанс. До следующих гостей из вашего потока мы с супругом моим, скорее всего, не доживём. Знаете, сколько времени ушло, чтобы машину на вашей стороне наладить? Годы, дорогие мои, годы. Мы не можем ждать. Мы ещё помним, как было тогда… и что последовало после. Невозможно описать – две голодовки, да какие!..