"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
…Всё было просто и банально. У Бешанова был немалый отряд — три сотни сабель, самое меньшее. Да ещё пулемётная команда. И целая артиллерийская батарея в шесть орудий. Общий счёт выходил на четыре сотни бойцов. С хутора они потребовали сдать хлеб и оружие, но с того начинали и многие другие им подобные части; здесь же требования оказались куда разнообразнее — выдать всех «беляков», бывших офицеров, «бар», «богатеев» и «попов». «Бар» с «богатеями» на хуторе не сыскалось (да и отродясь не бывало), а вот попы нашлись. Собственно, только один поп, из небольшой хуторской церкви. Небольшой, но ухоженной, аккуратной, намоленной. Батюшка, собственно, сам вышел к находникам — мол, чего меня «выдавать», вот он я.
Его тотчас и расстреляли. Прямо у входа в храм, не озаботясь даже отвести подальше. Казаки и казачки бросились было отстаивать своего священника, и по ним немедля открыли плотный, как в настоящем бою, огонь — и не поверх голов, а на поражение. Ударили пушки. Заработали пулемёты с тачанок. Люди метнулись по домам, кто-то из казаков выскочил с винтовками, попытался отстреливаться — и тогда бешановские принялись методично поджигать дома. Пытавшихся выскочить — расстреливали тоже. Не разбирая пола и возраста.
Старики попытались сдаться — за весь хутор. Бешанов вроде бы согласился, велел всем выйти на площадь, потом согнанных туда людей повели за околицу, в яр.
Оттуда уже никто не вернулся.
На стене храма чёрным — похоже, закопчёной палкой — намалевано было: «смерть нагаечникам!».
И да, это обещание бешановские исполнили скрупулёзно.
…Яр был заполнен телами. Казаки, казачки, казачата. Мальчишки и девчонки, даже младенцы. Все.
У Жадова подкосились ноги. Он упал на колени, сжимая кулаки, в горле клокотало — и были это не рыдания, это был рык дикого зверя. Рядом с ним стояли его бойцы, белее невестных платьев. Кто-то, не сдержавшись, плакал, утирая слёзы кулаком, кто-то молился вслух.
На пятерых татарниковских казаков даже смотреть было страшно. Двое в этом яру нашли свою родню.
— Ну, дядя… — хрипло выдавил один из них, подходя к Жадову. — Славно, славно отплатила нам твоя народная власть. «Смерть нагаечникам», значит? Ну, это мы ещё поглядим, к кому костлявая-то пожалует…
— Погоди… — протянул руку начдив. — Это ж… один выродок такой, ты же видел, казак, мы ж совсем другие…
— Мы разбираться не станем, — сплюнул казак. — Убирайтесь с нашей земли, все. Всех погоним, и вас, краснюков, и золотопогонников. Не нужен нам никто на вольном Дону…
— Патроны, где возьмёте, казаки? — резко спросила Ирина Ивановна. — Склады все на юге, в Новочеркасске, у белых. Сколько продержитесь? Красная армия наступает. Вас задавят.
— А не держаться если — в яр все отправимся?! — словно выхаркнул кровь казак. — И так конец, и этак?!
— Можно сдать хлеб… — начал было Жадов, но казак взвился, замахнувшись нагайкой:
— Хлеб тебе сдать, краснюк, а?! А рожа твоя не треснет?! Хлеб выметете, что сеять станем?! Или в ров, значит, или с голоду помереть?! Не-ет, хрен тебе, красный! Лучше уж в бою, от пули честной!..
— Ну вот я ж тебя не расстреливаю, — с неожиданной усталостью сказал Жадов. — Ты меня поносно бранишь, а я слушаю. Был бы я таким же негодяем, как этот Бешанов-чорт, поставил бы вас всех пятерых к стенке, и вся недолга. Со мной-то, казаче, у тебя язык длинен, слова храбрые. Потому что знаешь, что отпущу я тебя до твоего хутора. Потому что гляжу я на погибших — и своими б руками Бешанова этого разорвал, зубами б загрыз!..
— Ничего ты не разорвёшь и не загрызёшь, — отмахнулся казак. — Потому что боишься, начальник дивизионный. Своих же красных боишься. Не пойдёшь против своих.
Жадов не ответил. Вернее, ответил совсем на иное.
— Отпеть людей надо. И похоронить. И чтоб волки не погрызли…
— Мы батюшку нашего привезём, — хрипло сказал казак. Дернул головой на прощание, отошёл. Жадов так и остался стоять над заполненными телами яром.
Глава VIII.5
— Я его сам… своей рукой… дай только добраться…
Жадов бормотал себе под нос, сидя на лавке и глядя в одну точку.
15-ая стрелковая дивизия застыла, словно древний воин, оглушённый внезапным ударом по шлему. К сожжённому хутору подтянулись остальные два полка, красноармейцы, мрачные и молчаливые, помогали столь же мрачным и молчаливым казакам Татарниковского хоронить казнённых.
Солдаты и казаки работали вместе, но приязни в этой работе не было совсем… Весть о случившемся степным пожаром облетела окрестные станицы, началось уже настоящее, стремительно ширившееся восстание.
Ирина Ивановна сидела за столом напротив Жадова. Курень, где они остановились, был из зажиточных, но сейчас комиссар не отпускал обычных своих колкостей в адрес «богатеев». Перед товарищем начштаба-15 лежала до половины исписанная бумага, начинавшаяся фразой: «командованию Южфронта. Товарищу Сиверсу. Копии: Петербург, председателю ЦИК тов. Ленину, народному комиссару по военным делам тов. Троцкому, председателю ВЧК тов. Ягоде. Срочно, совершенно секретно…»
— Мы его найдём, Миша. И казним.
Жадов пошарил под столом, где стояла бутыль мутного самогона. Плеснул было в стакан, поднёс к губам, но скривился и поставил обратно.
— Не знаю, Ира, не знаю. Кто-то, видать, в высоких штабах этому ироду дал на всё разрешение, иначе б так не лютовал…
— В революцию и не так лютуют, случается, — заметила Ирина Ивановна. — И безо всяких разрешений.
— Расстреляют его. Должны расстрелять. Не может быть иначе. Как же иначе-то? Никак. Никак… — бормотал Жадов, словно и не слыша её.
— А если нет? Что тогда?
— Тогда я его с-сам… своей рукой… — и Жадов, наконец, опрокинул в рот стакан самогонки.
Ирина Ивановна и бровью не повела.
— Ложись-ка ты спать, товарищ начдив. Утро вечера мудренее.
Жадов только помотал головой.
— Не могу я спать, Ирунь, дорогая. Прости, что так к тебе… душа не болит, воет душа-то. Яшка эвон, как взглянул в тот ров, так и пьёт беспробудно, пить не умеет, мучается, а пьёт, потому как это ж невозможно, когда такое…