"Фантастика 2024-136". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
Не дожидаясь, когда к чернявому вернется дар речи, Покровский стремительно откинулся назад и, изловчившись, со всей силы нанес сапогом удар в живот своего мучителя, отчего тот отлетел в сторону и выронил свое оружие.
Истошный вой огласил привокзальную площадь. Согнувшись пополам, чернявый энергично изливал содержимое своего желудка прямо на свои хромовые сапоги. Солдаты вновь навалились на офицера, который яростно сопротивлялся.
– К стенке его, к стенке! – понеслись громкие голоса разъяренных тыловиков, моментально определяя участь Покровского.
Кирпичи депо больно впились в спину капитана, которого солдаты сначала швырнули к красной стене, а затем отодвинулись назад, хищно клацая затворами винтовок. Толпа жаждущих крови людей развернулась полукругом, выставив вперед стволы винтовок. Избитый Покровский, с трудом удерживая равновесие, гордо вскинул разбитое лицо и выкрикнул:
– Стреляйте, стреляйте, сволочи! Сейчас вы увидите, как погибает русский офицер!
– Я сам, я сам расстреляю этого гада! – пронзительно верещал чернявый, ещё не оправившийся от удара, но стремившийся не опоздать свести счеты со своим обидчиком. – Расступись, братва, я его лично в расход пущу!
Капитан побелел, как полотно, но, крепко сжав кулаки, уперся ненавидящим взглядом в лица стоявших перед ним убийц. Чернявый уже прорвал строй и выскочил вперед, перекосив от боли свой щербатый рот.
– По врагу революции! – прокричал комитетчик, выкидывая вперед трясущуюся от гнева руку с наганом.
Но судьбе не было угодно оборвать жизненную нить капитана Покровского на этой, богом забытой, станции. Откуда-то сбоку из притихшей толпы зрителей раздался громкий, хлесткий револьверный выстрел, от которого голова чернявого моментально разлетелась, словно спелый арбуз, щедро окропляя кровью стоящих вблизи солдат.
Все зрители, словно зачарованные, смотрели, как комитетчик, ещё мгновение назад мнивший себя вторым после Бога, медленно оседал на грязную, заплеванную подсолнечной шелухой землю. Истошно заголосили бабы, и толпа испуганно шарахнулась в сторону от того места, где велась стрельба. Напуганные появлением реальной смерти, остолбеневшие от её вида, тыловики инстинктивно бросились врассыпную, давя и опрокидывая стоявших рядом людей.
Новые пули неизвестного стрелка продолжали косить тех, кого он мгновенно выбирал себе в жертву, с каждым разом сея новый страх и панику в рядах солдат. От столь быстрой смены событий у Покровского предательски одеревенели ноги, и он, обессиленно привалившись к стене, пытался разглядеть своего избавителя.
Им оказался однорукий инвалид, который, вытянув вперед левую руку, хладнокровно, словно в тире расстреливал ненавистную ему толпу вооруженных мужиков. Стрелок прекрасно знал, что подвергает себя смертельному риску, но он был абсолютно спокоен, только его глаза азартно блестели под козырьком офицерской фуражки.
Покровский не успел как следует рассмотреть своего избавителя, как неожиданно возникшая откуда-то черноволосая девушка вцепилась в жёсткий ворот его шинели и властной рукой поволокла капитана прочь от страшной красной стены, на которой виднелись пулевые отметины от прежних решений солдатского трибунала. Он едва передвигался на вдруг сразу ослабевших ногах, но девушка упорно продолжала тащить его в глубь построек, выгадывая спасительные секунды, пока тыловики ещё не пришли в себя.
Инвалид успел полностью разрядить свой наган и выхватил из кармана второй, когда отбежавшие за пакгауз солдаты открыли нестройный ответный огонь. Неизвестный спаситель Покровского погиб, прихватив с собой шестерых «пламенных революционеров».
Тугой комок перекатился в горле Алексея от этих воспоминаний. Только благодаря помощи Наташи, курсистки из столицы, офицер смог безопасно пересидеть день и ночью покинуть столь негостеприимную станцию.
Появление на фронте генерала Корнилова Покровский встретил с восторгом, видя в нем совершенно нового генерала военного времени, значительно отличавшегося от всех генералов, виденных им ранее. Все офицеры-фронтовики считали за счастье служить в его знаменитой «Стальной дивизии», хотя генерал никому не делал никаких поблажек. Поэтому, когда генерал объявил, что необходимо навести порядок в Петрограде, очистив его от запасных полков, Покровский, ни минуты не колеблясь, отправился выполнять приказ своего главковерха.
Капитан нервно швырнул в ящик с песком погасшую папиросу и тут же закурил новую. Перед его глазами выросла другая картина, оставившая в его жизни не менее глубокую зарубку, чем предыдущая.
Станция, на которой застрял эшелон под командованием Покровского, идущий в направлении Петербурга, или демократического Петрограда, была совершенно не похожа на ту, где капитан чуть было не погиб. Но что-то совершенно неуловимое моментально напомнило офицеру о прошлом, едва он спрыгнул на землю с подножки поезда. Капитан только мазнул взглядом по красной стене пакгауза и моментально приготовился к всевозможным неприятностям, которые не замедлили проявиться во всей красе.
Едва только эшелон прибыл на станцию, как железнодорожники сначала загнали воинский эшелон на запасной путь, а затем, отцепив паровоз, угнали его в неизвестном направлении. Подобные действия были столь неожиданными для военных, что они вначале ничего не поняли, а когда спохватились, то было уже поздно.
Отправившийся за разъяснениями касательно подобных действий относительно их эшелона к начальнику станции, штабс-капитан Саблин получил дерзкий по содержанию и маловразумительный ответ. Полный торжественности и важности от всего происходящего, начальник станции сообщил, что, по личной просьбе премьер-министра Керенского, профсоюз железнодорожников принял решение не пропускать далее все воинские эшелоны, идущие с фронта на Петроград. Напрасно Саблин шумел и махал руками перед лицом несговорчивого собеседника. Тот стоял подобно гранитной скале, о которую разбивались все слова и доводы офицера. И чем больше он говорил, тем увереннее себя чувствовал новоявленный спаситель Отечества и демократических идеалов. Он в категорической форме отказал Саблину в возможности связаться как со Ставкой Корнилова, так и с генералом Крымовым, который, со слов железнодорожника, прочно застрял в Луге.
Неизвестно, чем бы закончилась их беседа, если бы в тот момент лихой телеграфист не принял срочную депешу из Питера, которую сразу же протянул начальнику станции. Тот прочел ее с видом Наполеона, и торжествующая улыбка озарила его лицо:
– Все воинские части, движущиеся на столицу по приказу Корнилова, объявлены мятежниками и подлежат немедленному разоружению. Любое неповиновение распоряжениям Временного правительства приравнивается к государственной измене, и будет караться по всей строгости военного времени.
Произнеся эту тираду, железнодорожник величественно бросил телеграфную ленту на стол и, наставительно стуча пальцем по дереву, изрек:
– В вашем распоряжении полчаса, господин штабс-капитан, после этого вы объявляетесь бунтовщиками, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Все эти новости, вместе с приложенной змейкой телеграфной ленты, растерянный Саблин доложил Покровскому, у которого от злости заходили желваки и кровь бросилась в лицо. Капитан вновь почувствовал себя жалкой игрушкой в руках грязных политиков, во главе с «душкой» Керенским. Откуда-то неудержимо подуло холодным ветерком мартовских передряг, от одних воспоминаний о которых Покровский непроизвольно заскрипел зубами.