"Фантастика 2024-23".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Фамилия моя вовсе и не Троцкий, и звать меня не Львом. Настоящее имя мое — Лопатин Александр, сын Федоров. Родился я июля месяца двадцать третьего числа семьдесят шестого года в городе Мелитополе. Братьев-сестер не имею. Вероисповедания — православного. Батюшка мой — Федор Аристархович, хлебной торговлей занимался, две лавки держал.
Поначалу пересказ биографии давался с большим трудом. Боясь сбиться и ляпнуть что-то не то, никак не совместимое с нынешним временем, Лев буквально выдавливал слово за словом. Но со временем лопатинские воспоминания поглотили его целиком, и о ссоре с отцом, подбившей его на бегство из дома, он рассказал уже без особого труда.
— В девяносто седьмом со мной беда приключилась. Товарищи мои — Рокотов с Шуляевым семь сотен деловым из Ростова проиграли. Бандюганы Васе с Костей разъяснили, что коли через неделю денег не будет, они их в ножи возьмут. Те пару сотен собрали, а где еще пять набрать? Вот они и ко мне на поклон — в долг просить. Долго ли коротко, упросили из отцовской кассы пятьсот рублей взять, пообещав расплатиться в скором времени.
Да только потом я ни их, ни денег больше не увидел. Расплатившись с ростовчанами, Рокотов и Шуляев тут же из Мелитополя уехали. Как на грех, через неделю отцу деньги понадобились, а касса пустая. Ох! И устроил же мне тогда папенька! Думал, убьет. Хотя лучше, наверное, если б убил. В первый раз в жизни отец мне тогда пощечину дал и вором обозвал. Он и вовсе хотел меня из дома выгнать, но пожалел. Мне тогда казалось, что только из-за маминого вмешательства папенька меня дома оставил, только потом уже понял, что и без ее участия все так же случилось бы.
А тогда я от обиды света Божьего не взвидел, думалось мне — не жить больше в отцовском дому. И кроме как из дома сбежать, ничего лучше я не придумал. Казалось, что жизнь я знаю, работы не боюсь, на кусок хлеба в крайнем случае игрой на картах заработаю. Хотелось денег две, а лучше три тысячи заработать и к отцу вернуться, чтоб показать, что и сам всего могу достичь. Тех денег, что у меня имелись, на билет в купейном вагоне хватило, а билет от Мелитополя до Одессы двадцать один целковый стоит. Я до той поры никогда на поезде не ездил, вот и захотелось попробовать сразу по-господски прокатиться. А то, что на новом месте денег в обрез будет, про то не думал. Молод еще был.
Арсенин, услышав последнюю фразу, окинул рассказчика скептичным взглядом, и, видимо, сочтя Троцкого ничуть не похожим на убеленного сединами аксакала, улыбнулся. Лев, не заметив улыбки капитана, а может, не придав ей значения, продолжил свой рассказ:
— В купе со мной попутчики ехали, Петр и Николай, из купеческой семьи Парамоновых, да и сами торговцы не из последних. Слово за слово, решили мы в карты перекинуться на мелкий интерес, как Петр сказал, «по десюнчику за вист». Долго играли, а выигрыш за мной остался. Тут партнеры по игре мне две «катьки» да еще пару сотенных сверху отдают. Я до того таких денег не то что в руках не держал, а даже у папеньки не видел! На мое удивление, с чего такой большой выигрыш, купцы мне и отвечают, что мол, по ставкам и выигрыш, а ставка у нас по десять рублей шла. Вот тут-то я и удивился! — Рассказчик, вспоминая о своем ошеломлении, раскрыл рот и почесал затылок. — Когда мы про ставки договаривались, я «десюнчик» за гривенник посчитал. Попытался я от этих денег отказываться, а братья смеются да удивляются, откуда я такой честный выискался. Деньги они мне все же отдали да наказали впредь, играя, ставку точно узнавать.
Я, когда такую уйму денег в своих руках почуял, подумал к батюшке вернуться, но хотел ведь две тысячи сразу отцу отдать, а если повезет, то и больше. В общем, так до Одессы и доехал.
По дороге, правда, один казус вышел. В вагоне-ресторации ко мне человек подсел, Павлом Касталадисом представился. С ним я тоже в карты сыграл, только уже не на деньги — на азарт. И вновь я почти все партии выиграл. Как игра закончилась, Павел предложил вместе с ним по городам ездить, с состоятельными людьми в карты играть, обещал приемам разным научить, чтобы с гарантией всегда в выигрыше оставаться. Я отказался. Пусть лучше по маленькой, но честно выиграю, да и вообще, венцом жизни карты делать — не по мне это.
Уже в Одессе занесло меня как-то в кафе на Дерибасовской. Там два зала, в одном посетителям кофе со сладостями подают, а во втором игра идет. Ради интереса я во второй зал сунулся. Смотрю, а за одним из столов Касталадис с каким-то парнем играет, и по всему вижу — жульничает! Когда Касталадис из-за стола отлучился, я парню про то, что он с шулером играет, рассказал. Тот меня поблагодарил и рядом с ним присесть пригласил. Через несколько минут Касталадис вернулся, а как меня увидел, так с лица и опал. Парень, которому я помог, Мишей Винницким назвался, Павлушу деньги вернуть заставил да приказал, чтоб тот из города убирался. Касталадис или до того Мишу знал, или, пока отлучался, историй про него наслушался, но Винницкий говорил, что он в тот же день из Одессы уехал.
Винницкий, когда узнал, что я работу ищу и мечтаю отца большими деньгами удивить, предложил меня с биндюжниками свести, с теми, что с налетов живут, но я отказался, сказал, что честных денег ищу. Тогда Миша предложил мне свои деньги в пай в торговом деле вложить и быть в том деле с ним компаньоном. И не просто компаньоном, а управляющим в его одесском магазине.
Мы тогда испанское деревянное масло на сибирские меха меняли, оплаты через векселя вели. Доброхоты мне рассказывали, что Винницкий, мол, с бандитами одесскими якшается, но я тому не верил; слишком многое от Миши зависело, чтоб вспять поворачивать.
А весной я в острог попал, да ладно бы за дело, а то по недоумию. — Троцкий, вспоминая очередную неприятность из своей недолгой жизни, в очередной раз вздохнул. — Тогда в Одессу партия мехов пришла, и дело оставалось за малым — получить оставшиеся деньги и передать товар купцу. За несколько дней до встречи с контрагентом занесла меня нелегкая в кафе Либмана. Там народу полно, все что-то кричат, руками размахивают, дискутируют, в общем. Я у официанта спросил, что, мол, за сборище и о чем толкуют. Тот только отмахнулся, анархисты, мол, спорят. Я уже собрался идти восвояси, как тут ко мне девушка подошла. Такая, такая, такая … — Троцкий, полностью погрузившись в приятные воспоминания, закатил глаза, но увидев вместо предмета юношеских грез потолок каюты, покраснел и продолжил:
— Воздушная она такая была, — барышня, в общем… Подошла ко мне и две брошюры в руки всунула… вложила то есть. И так мне ей понравиться захотелось, спасу нет, подвиг какой-нибудь совершить. — Троцкий кинул быстрый взгляд на Арсенина и сбился с патетики: — Ну, если уж не подвиг, то… ну, более взрослым показаться, что ли. Да чего там говорить! Понесло меня. Забрался на табурет, на коем прежние ораторы выступали, да высказал пару одобрительных реплик относительно идеи всеобщей свободы. Смотрю, все вокруг мне аплодируют, словно Шаляпину или там Собинову. Я еще больше разошелся, про всеобщее устройство российское высказываться стал. Городовой в кафе зашел, чтобы говорунов урезонить, так я полицейского по матушке послал. Да я море ложкой тогда расплескать мог, лишь бы эта барышня мне еще раз улыбнулась.
— Разрешите полюбопытствовать, — прервал его на полуслове Арсенин, — имела ли успех ваша эскапада, или все труды напрасны оказались?
— Напрасны… — качнул головой Троцкий. — Пока я с городовым ругался, ушла она. Даже имени ее спросить не успел… Как девушка ушла, так и у меня весь задор сразу прошел. Пока другие посетители с городовым друг на друга орали, я бочком-бочком и из кафе на улицу. А брошюрки те в карман сунул и даже не читал их потом. А на следующий день за мной жандармы пришли. Как поздней оказалось, от кафе за мной филер шел. В общем, через то выступление попал я в Одесский тюремный замок, тот, что напротив вокзала разместился. Там, в принципе, не так уж и страшно оказалось: уголовников и политических (а меня за последнего посчитали) по отдельности содержат. Камеры светлые, даже с паровым отоплением, жить можно. Есть, конечно, местное пугало — однофамилец мой теперешний, — Лев, вспомнив, о ком идет речь, чуть смущенно хмыкнул, — старший тюремный надзиратель Николай Троцкий, его даже начальник тюремного замка Исидор Конвентский, по слухам, побаивался. Но если вести себя примерно, так и он никого попусту не трогал. Через две недели меня освободили «за недоказанностью». Тут меня Винницкий немного удивил. Только я за ворота замка вышел, как ко мне фаэтон подкатил. Кучер мне и говорит, мол, Миша Винницкий ему поручил отвезти меня куда я захочу, только не на Сахалин.