!Фантастика 2024-4". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– Всего доброго, мой друг.
Вторая пуля вошла бывшему амьенскому послу в левый глаз, и он умер, как говорится, не успев понять, что умирает. Тело Кембери грузно рухнуло в траву и застыло там, и Нессе почудилось вдруг, что это она умерла, это ее застрелили из припрятанного оружия – именно тогда, когда она меньше всего этого ожидала. Ей хотелось заплакать, закричать, любым способом избавиться от нахлынувшей пустоты с привкусом крови, но, застыв соляным столпом, она не могла и пошевелиться. Шани отбросил пистоль и осторожно поднялся на ноги. В свете луны его лицо
– Собирайся. Ты уезжаешь.
Иногда мертвые говорят с нами, но мы их не слышим. Их негромкая сбивчивая речь растворяется в шепоте листвы, в шорохе ночного дождя, в человеческих шагах – и, просыпаясь среди ночи, вряд ли можно точно сказать, просто ли приснился этот невнятный лепет или это давно отлетевшая душа в самом деле пришла, чтобы присесть на край ложа и сказать несказанное при жизни.
Шани осторожно опустился на скамью возле скромного надгробия и некоторое время молчал, а потом произнес:
– Привет.
В пышных кустах щелкала ночная птичка. Шани подумал, что не за горами первые дожди, непроницаемый туман и долгая-долгая осень. Бабье лето почти покинуло столицу. Буквы на надгробии были неразличимы в темноте.
В последний раз Шани приходил сюда сразу после войны. Десять лет назад, когда восторженная столица встречала и чествовала победителей, он в точности так же сел на эту скамью и долго молчал, ни о чем не думая и вслушиваясь в голоса мертвых. Теперь же здесь царила тишина. Та, что давным-давно стала землей и травой, хранила молчание.
В конце концов, чего он ждет? Пусть мертвые и говорят, но это не имеет отношения к нему нынешнему. Судьба множество раз проходилась по нему асфальтовым катком, он в отместку перекроил и свою жизнь, и чужие, да чего мелочиться – всю историю планеты перекромсал на свой вкус, чтобы теперь окончательно распрощаться с собственным прошлым.
Протянув руку, Шани дотронулся до выбитых на надгробии букв. Случись все иначе, их с Хельгой дети сейчас были бы совсем взрослыми. Да что дети – уже внуки были бы. И войны бы не случилось.
Сейчас он словно находился вне времени. В его личной стране не было ничего, кроме одиночества и тяжелых мыслей. Шани очень редко вспоминал свою юношескую любовь, но если память оживала – то вот так, почти до физической боли. Ленты тумана скользили среди надгробий, тьма казалась почти ощутимой, а пригоршня городских огней, видимых отсюда, рассыпалась редкими искрами и медленно гасла. Все жители Аальхарна от мала до велика были свято уверены в том, что ночью на кладбище страшно до одури, Шани же отлично знал, что бояться надо живых. Самого себя – в первую очередь.
Мертвые молчали. Шани провел ладонями по лицу и негромко произнес:
– Хельга, прости меня.
Никто не ответил: мертвые редко говорят вслух.
Глава 10
Дзёндари
Отец Тауш, священник
– Примите мою исповедь, отче. Я грешен.
– В чем же твои грехи, дитя мое? – ласково произнес священник, усаживаясь обратно. Из соседней кабинки пахло дождем, табаком и дорогим одеколоном. Пришедший на исповедь вздохнул и произнес:
– Я убивал.
– Ты был на войне?
– Был.
– Любой воин любой армии несет покаяние и трижды три года не допускается в храм. Но искреннее и чистосердечное раскаяние угодно Небу, и я верю, что ты искренен. Именем, милостью и славой Заступника отпускаю тебе этот грех.
– Хорошо, – вздохнул исповедуемый, но отец Тауш не услышал в его голосе ни радости, ни облегчения.
– Я чувствую, что тебе тяжело, дитя мое, – проговорил он, – и на сердце у тебя великий груз. Расскажи обо всем так же откровенно, как начал исповедь, и Заступник простит тебя.
В кабинке стало тихо. Если бы не запах, пришедший вместе с кающимся, то отец Тауш решил бы, что снова остался один.
– Я убивал, отче, – донеслось, наконец, из кабинки. – Наверно, в этом все дело.
Он заговорил, и отец Тауш замер: на исповедь к нему пришел печально известный убийца рыжих дев. Он неторопливо и подробно рассказал о каждом убийстве, о том, как уничтожал улики и расправлялся с телами; отец Тауш оцепенел от подобного неслыханного злодейства и не знал, что же ему делать дальше. Наконец исповедь закончилась, и убийца терпеливо ждал ответа.
– Заступник милостив, – в конце концов с трудом произнес священник. Язык едва его слушался. – Он простит тебя. Ступай с миром и не греши больше.
Ему стало страшно. Очень страшно. Казалось, воздух в храме сгустился и вязнет в легких, не позволяя дышать, а в животе противно стынет ледяной комок. Однако вскоре наваждение исчезло, и отец Тауш понял, что он действительно один. Исповедальная кабинка опустела.
Он быстро вышел из храма и посмотрел вслед уходящему – высокому светловолосому мужчине в дорогом темно-сером плаще. На углу Канавной и Обводной улицы того ждала карета, мужчина открыл дверцу, и на короткое мгновение отец Тауш увидел его в профиль.
– Заступник всемилостивый… – прошептал священник, в ужасе обводя лицо кругом. – Это же… Заступник, помоги мне…
Хлопнула дверца, кучер хлестнул лошадей, и неприметная карета покатила вдоль по Канавной. Когда она исчезла из виду, отец Тауш вернулся в храм и обессиленно рухнул на ближайшую скамью. Боль и разочарование переполняли его, и гнев вскипал в крови колкими пузырьками. Священник не знал, сколько просидел так, то сжимая кулаки в отчаянии, то бормоча что-то, пока тихий писк из исповедальной кабинки не привел его в сознание.