"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
После перенесённого припадка бывший купец и воин был расслаблен и тих.
— Чаяк, тебя больше никто не считает человеком — ты теперь Ньхутьяга.
— Да, я знаю, Кирь...
— Что ты знаешь?! Сам-то ты за кого себя держишь?
— Н-ну-у, как тебе сказать... Понимаешь, Чаяк был другим: он хотел того и этого, ему многое было интересно — новые места, новые люди, новая еда. А теперь ничто из прежнего меня не радует. Значит, я уже не Чаяк?!
— Нечто похожее было и со мной, — напомнил учёный.
— Да, конечно. Когда демон вселился в меня, я думал, что будет как с тобой
— Что ж, назови имя, иначе оно сожжёт тебя изнутри! — Кирилл повторил фразу, обращённую когда-то к нему самому. — Кто? Или... они все?!
— Все! — кивнул Чаяк. — Теперь я буду убивать их, где бы ни встретил. Теперь это, пожалуй, единственное, чего я хочу. А там — на скале... Понимаешь, я ведь хотел говорить с людьми, убеждать, доказывать. Подумал, что буду и драться с теми, кто не согласен, но это потом, когда другого выхода не останется. И вдруг я почувствовал, что не могу удержаться — не могу и, главное, не хочу! Тот, кто мешает мне, сам как бы становится врагом — его нужно уничтожить. Нет, это были уже не мои чувства и мысли...
— Ладно, потом мы разберёмся, где тут чьё. А сейчас как-нибудь объясни мне, что за людей ты отбирал в «усмирённых» стойбищах?
— Понимаешь, Кирь... — призадумался бывший купец и воин. — Всё как бы делал не я... Чаяк не любил одиночества, но никогда не страдал от него, а тут вдруг... Наверно, демону во мне стало одиноко — до боли. И он стал искать своих — тех, в ком есть хоть кусочек Ньхутьяга. Но таких не оказалось среди нормальных людей — только среди тех, кто столкнулся с менгитами, кого коснулась их скверна. Как хорошо, что ты оказался таким же — одиночества больше нет!
«И слава Богу! — мрачно усмехнулся Кирилл. — Значит, вербовка „отморозков” на мне закончилась, счёт закрыт, черта подведена. Но как же трудно осмысливать таучинские тексты на отвлечённые темы! Ведь на самом деле у них нет гигиенических понятий „грязь” и „чистота”, как нет прямых аналогов наших представлений о священном и осквернённом. Всё как-то перемешано и расплывчато-неопределенно: соль такая же гадость, как и экскременты, — первая неприятна на вкус, а второе плохо пахнет; искупавшийся в болотной жиже гораздо чище, чем тот, кому выпала дурная примета... Но я-то?! Ведь у Чаяка безотказное чутьё — и он признал меня своим! Не-ет, ребята, не-ет! Каким бы психом я ни был, у меня есть спасательный круг, у меня есть верёвочка, которая не даст оторваться от реальности! Луноликая, что бы я без тебя делал?!»
— Ладно, — твёрдо сказал Кирилл. — С нашими тараканами в головах разберёмся по ходу дела. Люди собираются, и они готовы воевать — под предводительством демона. С ним никто больше не решится спорить. Это значит, что решения придётся принимать одному — правильные решения. Ты готов?
— Н-не... А... Ты со мной, Кирь?
«Вот он — момент истины», — покачал головой учёный. Он припомнил картины разорённых стойбищ, крики женщин, похабный трёп служилых, их наглость и раболепие, их способность без мук совести убивать, предавать и обманывать. Он припомнил всё и подумал, что иначе, чем «скверна», их влияние на этот край не обозначить.
— Да, — сказал Кирилл. —
— Давай...
— Значит так: пусть те, кого ты отобрал, станут в глазах людей другими — отдельными, особыми, избранными. Они одержимы местью, в них присутствует Ньхутьяга, значит, «скверна» им не страшна — они уже и так всё потеряли. Запретить людям пользоваться русскими вещами — идея хоть и случайная, но правильная. Иначе есть риск попасть в зависимость от пришельцев.
— Как это?
— Очень просто: если у всех будут ружья, люди забудут про луки. Они разучатся их делать, разучатся стрелять, но делать ружья и порох сами не смогут — их придётся добывать у русских. То же самое можно сказать про ножи или иголки. Вот это я и называю зависимостью.
— Представить такое трудно...
— Это только кажется — уверяю тебя. Так вот: никто не должен пользоваться русскими вещами, кроме избранных Ньхутьяга. А они могут, они должны использовать чужое оружие, чтобы убивать менгитов!
— Тогда все эти люди скоро станут «сильными»...
— Это так... И это — плохо. Знаешь, мне кажется, что те, кто посвятил себя мести, не должны претендовать на добычу, не должны ничего брать себе, кроме чужих жизней и оружия.
— Не должны! — оживился Чаяк. — Пусть обычные люди дают нам еду и одежду — до тех пор, пока не умрёт последний менгит!
«А вот с этим, пожалуй, будут проблемы, — усмехнулся про себя Кирилл. — Впрочем, объяснять соотношение численности российского и таучинского населения явно не стоит».
— Кажется, мы понимаем друг друга, — сказал он вслух. — Пусть и железные наконечники, и доспехи достанутся избранным.
— Пусть достанутся, — кивнул Чаяк. — Только они готовы будут не скоро, а воевать надо сейчас!
В своём родном мире Кирилл никогда не бывал на устье реки, называемой здесь Айдаром. Однако он видел этот район из окна самолёта и на космоснимках. Обычной дельты не имелось, а был длиннющий, хитро изогнутый лиман шириной кое-где в несколько километров. Теперь — с воды — учёный опознал местность, правда, не без подсказки бывалых людей. Пейзаж, надо сказать, был ещё тот — пустыня. Видимость на десятки километров во все стороны: небо, вода и тундра. Даже кустиков нигде не заметно! Есть место для ветра — особенно зимой! Да и во время осенних штормов здесь, наверное, неплохо...
— Вон, вон они! — закричал вперёдсмотрящий, показывая рукой вдаль. — Три лодки! Они ставят паруса!
Кирилл бросил весло и встал ногами на свою сидушку — судно было достаточно большим, чтобы выдержать такую вольность. Что-то вдали он тоже увидел, но сосчитать объекты и уж тем более понять, что там делают люди, никак не мог. Впрочем, сомневаться в словах вперёдсмотрящего не приходилось — парень был известен феноменальной остротой зрения. «Что ж, служилые маху не дали, — признал учёный. — Наверняка они выставили дозор где-нибудь на скале и вовремя заметили нашу флотилию. Теперь, значит, сматываются. Интересно, что они тут делали?»