"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Мама, что говорят про нас? — решилась я. — Никто не вспоминает… Не ищет выходы, чтобы забрать нас обратно?
Я все еще говорила «нас», потому что сердцем осталась там, по ту сторону линии фронта. Мама горько смотрела на меня.
— Рива, к чему бередить раны? — тихо спросила она. — Ты вернулась, и я счастлива. Но какой ценой, дочка? — она наклонилась и сжала руку. Волосы выбились из-под косынки — точь-в-точь, как мои. — А другие дети не смогут вернуться. У нас теперь…
Она почему-то замолчала, рассматривая гуляющий под ветром маковник.
— У нас не принято вспоминать поражение, — закончила она через силу. — В день окончания войны праздник устроили, а день капитуляции, будто не было его. И будто детей не угоняли… — мама взглянула мне в глаза. — Никто вспоминать не хочет. Будь надежда, мы бы надеялись, ждали. А ее нет, Рива, они не вернутся. Вот мы и не хотим вспоминать…
— Мама! — я не смогла найти слов, меня переполняли чувства. — Мама, мы тоже ждали! Мы только об этом и думаем, да я… Я была готова на все, чтобы вернуться.
— Знаю, — вздохнула она. — Но восемь лет, это долго, Рива. Ты молодая, еще не понимаешь, — она нахмурилась, и на темном лице появились тени, а между бровями — суровая складка. Видно, что за годы эта морщина стала привычной, хотя раньше ее не было. — Иногда проще забыть, чем есть себя всю жизнь. Проще малым пожертвовать, чем всем.
Она кивнула на дом, где прятались дети.
— Вот, мне их надо на ноги ставить. А как? Скажи мне? Папа поле уберет, кто возьмет у нас урожай? Кто ссуду даст? — она наклонилась, сцепив на столе натруженные руки. — Кто даст кредит на новые семена для следующего года? Кто, если наша дочь живет с григорианцем… Замуж вышла!
— Мама, — пробормотала я, чуть не плача.
— Что мама? Прости… Ты знала, что браки с чужими — табу.
— Ма… — я осеклась на полуслове. Что ей докажешь? — А где папа? Он придет?
— Придет, — вздохнула она и опустила глаза, пальцы гладили хорошо струганные доски стола. — Конечно, ты все же наша дочь, чья бы ни была жена.
— А не потому ли она моя жена, — раздался за спиной вкрадчивый голос генерала. — Что твоя страна продала ее?
Я резко обернулась: Шад стоял за спиной, на полпути к беседке. В окне маячили лица детей — им было интересно посмотреть на григорианца.
— На ваш вопрос я не отвечу, — мама сердито смотрела в стол.
У меня екнуло сердце, стало страшно — над столом повисло напряжение, густое и тяжелое, как перед боем. Я не хотела ругаться. Не хотела этих взглядов, осуждения, придирок, не хотела слышать, что не права….
А больше не хотела убедиться, что пошла на все зря — взамен ничего не получила, кроме упреков. Родная семья отвергает.
— Не злись, — умоляюще сказала я. — Пусть дети выйдут, ничего не случится, мам. Прошу, давай хотя бы вечер побудем вместе.
— Прислушайтесь к дочери, — резко сказал генерал. — Завтра мы улетаем.
После этих слов мама подобрела. Едва заметно, но успокоилась, и мое сердце окончательно провалилось в пропасть.
Я лишняя. Лишняя дочь, ненужное напоминание о стыде и провале своей страны, позорное — черное, рабское пятно на белоснежных одеяниях общества. И оно больше ничего не хотело обо мне знать, вычеркнув вместе с позорными страницами истории.
Моя семья сделала то же самое. Без меня всем жилось лучше.
Папа пришел под вечер. Уже собиралась темнота, багровые тучи вот-вот были готовы пролиться дождем. Снял шляпу, выбил об колено от пыли. Его волосы топорщились во все стороны — он работал в сушилке. Влажность, потом жара — волосы от этого портятся, а еще кожа, руки. Даже глаза, казалось, становятся водянистыми в окружении темного, будто прокопченного лица, покрытого морщинами.
Я любила папу.
Но ждала его с замиранием сердца. Как он меня встретит?
— Разбойница, — он неожиданно подмигнул, потрепал по голове и крепко-крепко обнял, косясь на Шада. Тот бродил по заднему двору, судя по всему, ему не нравилось здесь, но и оставить меня одну он почему-то не хотел. — Все будет нормально! Как дела? Скучал страшно!
— Хорошо, — я глупо улыбнулась.
Папа вел себя так, словно мы расстались на пять минут, а не на восемь лет. И я ходила погулять в парк, а не была в рабстве. Что хуже — мамина прямота, или деланая беззаботность, не знаю. Одинаково жестоко.
Мы ужинали в тишине. Папа перекинулся парой слов с мамой, спросил о самочувствии. Спросил меня о планах, мама молчала, у нее дрожали руки. Детей она так и не выпустила из дома. Генерал Эс-Тирран ходил по саду и нетерпеливо ждал, пока мы закончим.
Я едва терпела. Мне хотелось вскочить, убежать и расплакаться в укромном уголке. Этот фарс делали для меня, но я хотела другого. Близости, тепла — хотела получить обратно свою семью. Только ее не было. Когда-то ее уничтожили приклады солдат, отбившие меня у родителей. Не всем дано такое пережить, и не все с этим справятся.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я за ужин. — Мама, папа, наверное, я сегодня вернусь на корабль. Не хочу вас стеснять.
Генерал настороженно остановился, глядя на нас. Я еле выталкивала слова, с трудом их подбирала, а родители с интересом и испугом смотрели на меня. На лице папы читалось облегчение. Мамина ложка звенела в чашке. Она все-таки выпила чаю с маковником.
— Конечно, дочка, — сказал он. — Тебе лучше быть с мужем. Не беспокойся за нас.
Я резко встала, через силу улыбнулась, кивнула и пошла обратно к дороге, стараясь держаться хотя бы до тех пор, пока не сверну за поворот. Дальше я побежала, беззвучно рыдая и уткнувшись носом в ладонь.
Генерал нашел меня, рыдающую на обочине поля маковника.
— Рива, — янтарные глаза прищурились. — Прекрати. Вставай. Ну что, еще хочешь остаться?
— Вы знали, — пролепетала я.
— Что знал? — спокойно спросил он.