"Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Понятное дело — поехал не один. С тетей и сопровождением. От греха подальше.
На крыльце их встречали только слуги, давая понять, что ему здесь не рады. Хотя он заранее известил о своем желании приехать. И могли бы что-то изобразить. Пусть и для вида. Но нет. Впрочем, ему было плевать. На дураков обижать себе дороже…
Вошел в палаты.
— Явился? — мрачным тоном спросил Петр Аврамович Больший, двоюродный дед царевича и старший среди Лопухиных.
— Как видишь, — улыбнувшись ответил Алексей, — даже не запылился.
И с этими словами стряхнул невидимую
— Вот как есть бесенок. — скривился двоюродный дед.
— Петр Аврамович, ну что ты такое говоришь? Ежели я бесенок, кто же ты — мой славный предок? Неужто натурально старый черт?
— Выпороть бы тебя.
— Сам хочу. Да рука не поднимается. Жалко по такой родной и любимой попе розгами хлестать. — улыбнулся Алексей.
— Язвить пришел? — почернел ликом Петр Аврамович.
— Маму навестить. А тут ты. Не думал, что в тебе столько ко мне злости.
— А что ты хотел? Чтобы хлебом да солью тебя встречали?
— Так ты скажи, в чем я провинился то. А то вас всех словно муха навозная покусала. Сели и начали вонять. Словно я не родич, а враг какой-то.
— Враг и есть.
— Ты говори да не заговаривайся! — прошипела стоящая рядом Наталья Алексеевна. — Али мало тебе у Федора Юрьевича уму разуму учили?
— А ты мне не грози. Стар я бояться. Что думаю, то и говорю.
— Погоди тетя. Я ведь не ругаться сюда пришел. Я поговорить хочу. — а потом повернувшись к двоюродному деду продолжил. — Ты не шкварчи, не сало. Дельно скажи. В чем меня обвиняешь?
Старший Лопухин промолчал.
— Боишься при тете говорить?
Он вновь не стал отвечать.
— Можешь нас оставить ненадолго? — спросил он у Натальи Алексеевны.
Та кивнула и отправилась к Евдокии. А Алексей чуть помедлив сел на лавку рядом с двоюродным дедом.
— Вот скажи мне, деда, в чем сила моего отца?
Тот скосился, но вновь отвечать не стал.
— Она ведь ни в потешных, ни в боярах и ни немцах. Это так, — махнул он рукой, — пристало по ходу дела.
— Много ты понимаешь… — наконец соизволил буркнуть двоюродный дед.
— Мало. Ибо юн. Потому и учусь с остервенением. Ну да я не о том. Ты же много раз видел, как река ото льда вскрывается. Помнишь? Сначала все трещит. Иной раз страшно. А потом лед начинает идти сплошной массой. И никому не устоять перед ней.
— И что?
— Я мал, юн и глуп. Но я оттого видно и слушаю людей. И слышу этот треск. Сильный треск. Россия жаждет перемен. Кто-то, явно желая, кто-то, не понимая того. И батя мой просто точка на которой сходятся эти грезы.
— Не все их жаждут этих перемен.
— Не все. — согласился Алексей. — Но скажи мне, только честно, разве можно устоять, когда на тебя прет речной поток со льдинами?
— Мудрено говоришь. Не по годам. Научил кто?
— Может и научил. Да разве, не уразумев, я смог бы повторить? Я к чему веду понимаешь?
— Понимаю, но не принимаю. Нету того треска. Разве что отец твой насильно все ломать пытается. Вот и трещит.
— Как же нету? Ну пусть. Вот ты стоишь за старину. А за какую?
— За праотеческую.
— Я
— Много ты понимаешь… — вновь повторил свою присказку Петр Аврамович, нахмурившись.
— Так ты скажи. Что мне понимать надобно? Я же только учусь.
Дед ничего не ответил.
— Ежели ты сабельному бою пожелаешь научиться добро, то к кому пойдешь? К дурню сельскому али к лучшему рубаке в округе?
— Причем тут это?
— Люди устали от того, что наши соседи нас постоянно превосходят. Просто устали. Вон, сколько дед мой, Алексей Михайлович с ляхами да литвинами воевал. Сколько пупок надрывал. И едва одолел. А ведь перед тем их швед потоптал так, что только кости трещали. Понимаешь?
— Что ты мне голову морочишь?
— Я хочу, чтобы ты и прочие мои родичи подумали над моими словами. Вы ведь не только себя топите в сортире, не только меня с мамой туда тащите, но и России гадите словно псы шелудивые.
Дед от этих слов вскинулся, сверкнул глазами, но промолчал.
Леша тоже не продолжал. Ждал реакции.
— Чего сидишь? — буркнул Петр Аврамочив, нарушая тишины. — Иди куда шел. Али не все сказал?
— В ближайшие два-три года многое решаться станет. Зерна отделятся от плевел. И я очень вас прошу — думайте, что делаете. Меня малолетнего не слушайте. Никого не слушайте. Сами мозгуйте. Река ведь вскроется. И тех, кто оказался не на той стороне, смоет. А кто я без вас? И кто вы без меня?
С этими словами Алексей встал с лавки и отправился вслед за тетей. К маме. Дед же проводил его хмурым взглядом.
— Вот ведь черт языкатый… — тихо буркнул вошедший в палату его брат Петр Аврамович Меньшой.
— Все слышал?
— Слово в слово.
— И что думаешь?
— Что нам нужно крепко помозговать. Он как про старые иконы сказал — тоже вспомнил. Другие там ратные люди стоят. Не врет стервец. Может и в остальном также?
— Может, пока он тут, отчитаем его на изгнание нечистой силы? А я перед Ромодановским всю вину на себя возьму.
— А зачем?
— Так сам видишь — бесенок.
— Так ведь наш бесенок. И он, мнится мне, дельное говорит. Милославские мягко стелют, но…
— Этот бесноватый думаешь лучше?
— Как по мне этот стервец далеко пойдет. Если ему кто головенку за длинный язык не открутит…
Тем временем царевич настиг тетю, которая о чем-то болтала со служанкой.
— Как там мама? — спросил парень. — Вы так быстро поговорили?
— Видеть она меня не хочет.
— Вот как?
— Тебя тоже.