Фантазёр - покоритель горных вершин
Шрифт:
Видно, он очень соскучился по сверстникам…
— Нет, дорогой. Если мы сейчас вернёмся назад, завтра снова придётся проделывать весь этот путь. Так и будем ходить туда-сюда. Лучше мы отправимся за золотыми медалями!..
— А на какой горе эти медали? — спросил Гела.
Я огляделся и увидел, что сейчас, когда мы спустились к реке, моя вершина не видна — её скрывали скалы по ту сторону реки.
— Она вон за теми скалами.
— И вы собираетесь карабкаться по ним? Это очень трудно. Лучше обойдите кругом, — посоветовали нам ремень заведующего фермой и поношенные штаны ветврача.
—
Гела медленно двинулся в обратный путь. А я заспешил: когда моей вершины не видно, мне делается не по себе. Пусть уж она маячит — хоть вдали, да перед глазами.
— Эй, Гела! На обратном пути мы обязательно зайдём за тобой. У меня к тебе важное дело! — И я пустился в путь.
Джимшер, прихрамывая, пошёл за мной. За ним, высунув язык, побежал Ломгула.
ПАДЕНИЕ
Трудно быть пастухом, дорогой мой Гела. В дождь, в пекло, в снег, в бурю ты должен пасти стада. Но по сравнению с альпинистами у тебя сладкая жизнь. Вернёшься вечером на ферму и чего-нибудь горяченького пожуёшь или хотя бы молока тёплого выпьешь да и опять ляжешь по-человечески если не в белоснежную постель, то хотя бы возле очага.
А мы, если сумеем подняться по этим скалам, будем ночевать на голых камнях.
Садись теперь на берегу, посади возле себя своего лохматого пса и смотри, как мы будем мучиться, карабкаясь на скалы.
Я обнял Джимшера за плечи, и мы вошли в воду. Ломгула, конечно, бросился за нами, но, как только вода плеснула нам до колен, он категорически отказался идти дальше.
Я схватил его за ошейник.
— Ломгула, не позорься! Поднимись с нами на вершину, и с твоей славой не сравнится слава ни одной пограничной овчарки! Даже если она поймала двенадцать шпионов. Идём, я тебе говорю!
«Я тебе и так предан; посижу-ка я здесь…» — и ни с места.
— «Предан, предан»… Все собаки преданы хозяевам, а вот на вершину ни одна не поднималась… Эх, ты…
Пришлось продолжать путь без верного моего спутника.
Идём с Джимшером вброд через речку, боремся со стихией. Наконец подошли к противоположному берегу. Скала отвесная! Глянул я на неё и зажмурился. Попробуй вскарабкаться на такую!
Оставшийся на том берегу Гела кричит что-то, руками машет:
— Отсюда не подняться! Лучше обойдите! Разобьётесь!
Ломгула тоже заволновался, заметался по берегу, затявкал. И Бурда басом залаял.
Я махнул на Гелу рукой:
— Отстань! Раскричался, как моя бабка!
Только я собирался полезть наверх, как мои изношенные мокрые башмаки скользнули по камню. Я разулся и швырнул их на другой берег.
— Присмотрите, — говорю, — за этим!
Один башмак долетел до Гелы, а другой в воду угодил; Бурда его вытащил и хозяину отнёс.
Я пополз вверх по скале, опираясь на крошечные выступы и нашаривая руками щели. Джимшер помогал мне. Но повыше дело пошло ещё туже. Мне не хватало рук и ног, чтобы удержаться на отвесной стене. Справа над
Влез, навалился на него животом, подтянул коленки и наконец встал во весь рост. Я стоял всего метрах в пяти над рекой, но чувствовал себя победителем.
Хорошо, когда одолеешь трудности!
А за рекой с палкой в руках в окружении собак стоит Гела и молча смотрит на меня.
Я завидую вам, дорогие мои друзья. Вы стоите и смотрите на чудо. Хотел бы и я стоять рядом с вами и смотреть на себя!
Я опять повернулся к скале и посмотрел на нависающую надо мной стену.
Поблизости ни трещины, ни щели, ни уступа. Только высоко, метрах в пяти, надо мной какое-то дерево из скалы растёт с отсохшей верхушкой.
«Нужна верёвка!» — подумал я.
Я осторожно извлёк верёвку из рюкзака. Замахнуться тут нелегко, но надо попробовать. Если я закину её за тот ствол, подняться будет нетрудно.
Одной рукой я нашарил опору, другой замахнулся и метнул конец верёвки вверх.
В первый раз ничего не получилось — я чуть не свалился вниз от резкого движения.
Во второй раз мне повезло. Хотя до везения было ещё далеко. Верёвка повисла не на стволе, а на ветках дерева. Я попробовал — опора показалась мне достаточно надёжной. «Ничего, — решил я, — буду подниматься по скале, а за верёвку только держаться для страховки». Двинулся я в путь, перенёс руку повыше, повис на мгновение и… Треск-то я услышал, успел. А потом скала ринулась вниз, река вверх и всё перемешалось…
Ещё успел я увидеть плачущую мать, и бабушку со свечой в руке, и Лали, но тут я так грохнулся на берег, что всё исчезло…
ПУСТОЙ СПОР
Ну, вот и всё.
Бродил я, бродил то туда, то сюда, потом гонялся за своей горой-беглянкой, потом почти вскарабкался на отвесную скалу и вот теперь лежу на спине со свёрнутой шеей и считаю мух.
Боль немного прошла. Теперь болит приглушённо, но без этого же нельзя после падения. А шея неподвижна, и, если я пытаюсь пошевелить головой, каждый раз кажется, что мне её рубят тупым топором.
Джимшер лежит у окна. В нашей комнате четыре кровати и двое больных. Поскольку я лежу неподвижно, в распоряжении Джимшера все три остальные кровати, он живёт, как князь. Он пытался покорить вершину, позабыв о ссадине на ноге, но местные врачи, как только увидели его ссадину, возликовали: он должен лежать не меньше недели. А мне, по их мнению, и вовсе цены нет. Видно, здесь, в горной деревушке, врачи мечтают увидеть больного, как моя бабушка мечтает сейчас увидеть меня.
Джимшер лежит у окна и смотрит на горы.
А я думаю. Хорошо ещё, что боль не мешает мне думать.
Четыре мухи слетели с потолка. Одна ползёт по шнуру электропроводки, а другая села на лампочку.
Вот я и думаю: что же это случилось со мной? Неужели я вёл себя совсем-совсем глупо?
Кто знает? Вот тебе и задача — попробуй реши.
Учитель математики всегда говорил, что от Девдариани толку не будет. Учительница грузинского считала, что я способный, но ленюсь шевелить мозгами.
Учительница русского хвалила меня по-русски: