Фантазёр - покоритель горных вершин
Шрифт:
За завтраком я обо всём подробно расспросил Гелу. Оказалось, что мать у него умерла ещё до бабушки, а отец женился на другой, «не здесь, в другой деревне».
— Вот эту фуфайку мне отец привёз! — говорит Гела и, расстегнув ворот рубахи, показывает голубую майку.
— Хорошая! — хвалю я, потому что только эта фуфайка подходит ему по размеру.
Потом мы попрощались с Гелой и пошли дальше.
По дороге я всё подробно рассказал Джимшеру.
— Значит, это сын Илико?! Надо же!
—
— Вот это я понимаю — путешествие! — воскликнул Джимшер. — Что бы было, если б мы не пошли в горы!
ГОРА-БЕГЛЯНКА
Джимшеру повезло — он поранил ногу. Ссадина у него порядочная, даже завидно: идёт, идёт, потом остановится, сядет и начинает повязку поправлять или заново себя перебинтовывать. Губы прикусит от боли, сопит, но зато сидит, отдыхает. А мне как быть? Что делать? Ноги у меня в полном порядке… Постою над ним, отдышусь — и на том спасибо.
Мы идём вдоль горной речки. И куда бы мы ни свернули, в гору ли, под гору ли лежит наш путь, отовсюду отлично видна моя вершина, моя избранница. Так она хороша — не наглядеться! Понизу зелёная, чуть даже в голубизну отдаёт. Вокруг неё много других гор, но ни одной нет такой голубовато-зелёной. Повыше трава на ней не растёт. Серая, но не такая, как пёс у Гелы, там тоже в ней какая-то синь в цвете. Ещё выше красноватая, а на макушке сванской шапочкой лежит белый, чистейший, нетронутый снег. Поблизости нет ни одной вершины, сохранившей снег на макушке. Белые огромные горы громоздятся вдали.
Моя вершина близко, смотрит на меня в упор, и так и кажется, что машет мне рукой; но сколько мы ни идём к ней, она всё удаляется и удаляется.
Просто удивительно… Вот я стою, вон она возвышается, между нами горы. Перевалим через одну гору, мне кажется, что теперь путь вдвое сократится, а посмотришь — она опять на том же расстоянии. Даже дальше, чем с предыдущей горки казалось.
Хороша, глаз не оторвать — белая шапочка у неё на макушке, — и зовёт тебя, приглашает, разок мне будто даже голос её послышался. Не пойму я, гора это или шахматная королева, что без труда переходит с места на место.
«Стой! Не беги! Обожди!» — чуть не крикнул я и пускаюсь вниз с очередной горки. За мной прихрамывающий Джимшер спешит, за ним, высунув язык, бежит Ломгула. И Гела тоже своих коз погоняет, следом за нами идёт.
Впереди опять крутой подъём. Попробуй одолеть его! А поднявшись, убедись, что гора-беглянка опять отступила вдаль! Что тогда?.. Ведь мне так не терпится ступить на неё; может, хоть тогда меня заметят люди. Переведу дух на самой вершине, присяду, ногу за ногу закину — ох и натрудились мои ноги! — и крикну вниз, в долину: «Здравствуйте, учитель! — поздороваюсь я с учителем математики; может, он хоть теперь улыбнётся, когда меня на макушке горы увидит, не то ни разу в жизни человек не улыбался — жалко. — Хочу задать вам задачку, учитель, на дом могу задать, запишите условие: как по-вашему, сколько метров и сантиметров в этой вершине?» Учитель арифметики растерялся, он не готов к такому вопросу, станет учителю географии знаки делать: мол, высота гор по твоей части, подскажи. Но я всё замечаю, меня так легко не проведёшь, и я предупреждаю, что обоим поставлю двойки. Заворчит учитель математики: «Почему сразу меня вызвал, разве других учителей нет в школе?» — «А разве я один в классе учился? — отвечу я. — Почему же вы только на меня зуб имели? К тому же у меня по вашему предмету переэкзаменовка. Вы всегда хмурились, стоя у меня над головой,
«А-а, учительница грузинской литературы, здравствуйте! Как поживаете? Не будете ли вы так любезны, не почитаете мне стихи? Вы же их очень много знаете. Да вроде и я немало знал: и про Амирана, и «Коза и виноградник», но вам каждый раз хотелось, чтоб я вам новое стихотворение прочитал. Прочитайте, пожалуйста, и вы стихи об этой прекрасной вершине. Что? Не знаете? Ставлю вам двойку, почтеннейшая…»
«О-о, учительнице немецкого наше вежливое гутен таг! Как здоровьице? Вы меня никогда не забывали, и я не мог вас забыть. У меня к вам один вопрос: как это получается, что я сумел без немецкого покорить эту вершину, сижу на ней и прекрасно себя чувствую? Вы же уверяли нас, что без немецкого языка нельзя сделать ни шагу. Вы уж, пожалуйста, извините меня, но я прошу вас ответить по-английски! Или по-французски. Что? Вы можете только по-немецки? Но ведь и я всегда был готов отвечать вам по-грузински. Этого вам было мало. Теперь-то вы хоть понимаете, какая это мука — отвечать на незнакомом тебе языке. Ставлю вам рослую немецкую двойку…»
«Учительница географии, я прошу у вас прощения! Очень мне туго пришлось без географии. Ваш учебник и сейчас у меня в рюкзаке лежит. Каждую свободную минуту его читаю. Почему вы с меня шкуру не спустили за безделье? Польза бы большая была… Ставлю вам пятёрку, от всего сердца!»
Только я собрался в своих мечтах обратиться к учителю истории, смотрю — а моя вершина опять вдаль отступила. Кланяется мне издали, улыбается.
Что за напасть? Почему всё, что прекрасно, высоко и способно прославить человека, так труднодоступно?
Джимшер присел перебинтовывать ногу. Ему-то что! Он может оправдаться, может сказать, что из-за раненой ноги не смог догнать гору-беглянку. А у меня и этого оправдания нет.
И солнце уже к закату клонится. Через несколько часов ночь настанет. И кто его знает, куда эта гора за ночь убежит. Далеко, наверное…
Внизу у реки Гела согнал своих коз в кучу и машет нам рукой.
По ту сторону реки скалы. А над скалами опять моя вершина маячит, улыбается мне, ждёт.
Спустились мы к реке.
Гела сперва поглядел на нас из-под бригадировой шапки, потом на солнце глянул и говорит:
— Я, — говорит, — пастух, и мне пора коз на ферму гнать.
— Делать нечего, гони, раз ты пастух.
— Идёмте к нам, гость от бога, — сказала выгоревшая рубаха деда Кимоте.
— Куда? На ферму? — засмеялся я.
— А что? На ферме и люди есть, не только козы. — Это, наверное, обиделся широкий ремень заведующего фермой.
— Ты не обижайся. Я совсем не то хотел сказать…
— Наша ферма почти первая во всем районе… — неуверенно сообщили поношенные брюки ветврача; Гела пошарил в их глубоких карманах, словно надеялся там отыскать ещё какие-то слова.
— Нет, Гела! — прервал я его. — Ты пастух, и тебе вместе со стадом и с собакой пора возвращаться на ферму. А мы, — я оглянулся на Джимшера и Ломгулу, — мы альпинисты, и наш путь к вершинам.
— Вас наградят золотыми медалями? — поразился Гела.
— На серебро мы не согласны.
— И его тоже? — спросил он о Джимшере.
— Конечно. И Ломгулу…
— Ты о собаке?
— Если и она поднимется, почему бы и нет.
— Собаку не наградят. — Он с сомнением покачал головой в бригадировой шапке. — Но эту ночь вы всё-таки переночуете у нас…