Фантазёр - покоритель горных вершин
Шрифт:
— Перепугались, значит!
В машинах как захохочут! Обрадовались, что всё объяснилось. Стащили нас с дерева и повезли в деревню на свадьбу.
— А у них и собака на дереве была.
— Да это, наверное, обезьяна. Разве собаки лазают по деревьям!
— Ха-ха-ха-ха!
— Хо-хо-хо!
Нашли над чем смеяться!
Когда подъехали к дому невесты, хозяин ружья опять приготовился палить, а кто-то говорит ему:
— Посмотри наверх, Грамитон, как бы и тут на дереве кто-нибудь не сидел…
Ну, свадьба, сами знаете,
Только спрыгнули с машины — тут тебе и зурна и доли[5] сразу. Начались пляски. Долго плясали. Двое молодцов всё норовили друг у друга одну девушку переманить. Так и носились вокруг неё, как соколы над перепёлкой.
Даже мне пришлось поплясать. Вытолкнули и меня в круг:
— Иди, иди, вестник радости!
Выйти-то я вышел и прошёлся разок-другой по кругу, а штаны-то порванные оказались, пришлось собаку мою в круг вытащить, чтобы от рваных моих штанов внимание отвлечь. Взял я своего Ломгулу за передние лапы и пошёл с ним плясать под общий хохот.
Джимшер предложил мне убежать со свадьбы, но нам это не удалось. Потащили нас за стол. А там пошли тосты… Тамада попался словоохотливый.
Когда гости принялись из турьих рогов вино пить, я дёрнул Джимшера за рукав:
— Айда!
Вылезли мы из-за стола, спустились во двор, Джимшер и говорит:
— Не для того мы на свадьбу попали, чтобы голодными отсюда уходить. Давай поищем, где тут кухня.
А на кухне дым коромыслом — суетня, беготня. Женщины хлопочут. В огромном котле телёнка варят, в корзине курочки жареные лежат. В углу на столе гора хачапури возвышается. Нас словно на верёвке туда потянули. Возле хачапури толстенькая женщина хозяйничает, новые пироги на гору накладывает.
— Тётенька, не научите, где тут я могу штаны себе зашить? — начал я издалека.
Она засмеялась:
— Какие ещё штаны, сынок? Нашёл время. Где ты их порвал-то?
— Да когда в машину лезли. Мой дядя настоял, чтобы и я с ним на свадьбу поехал, вот и…
— Какой ещё дядя?
— Как какой? Жених ваш, вернее, зять уже…
— Ты что говоришь, мальчик? Наш зять тебе дядей приходится?
— Да… — немного смешался я. — А что?
— И у нашего зятя, выходит, брат есть?
— Есть… а что?
— Да неужели?! — Она как шлёпнет себя по бёдрам — Вот это новости!
Я незаметно отломил кусок от хачапури и поинтересовался, что плохого в том, что у моего дяди есть брат.
— А нам-то свахи наплели: он у родителей один, да такой, да сякой, всё имущество к нему перейдёт и тут, в деревне, и в городе… А дело-то видишь как обернулось!
Я понял, что сморозил глупость, и попытался исправиться.
— Да нет, — говорю, — он не родной дядя…
— И слышать ничего не хочу! — вскричала тётушка. — Завтра утром окажется, что у него не один брат, а семеро! — и выбежала из кухни.
Я взял со стола пять хачапури, заложил их под рубашку и тоже поспешил к выходу. Джимшер
Так кончилось наше свадебное приключение.
ТАМАРА, БЕЛОБОРОДЫЙ ДЕДУШКА И ЧЛЕН ПРАВЛЕНИЯ
То и дело грохочет гром. Дует холодный ветер, пытается сорвать крышу с нашего шалаша.
Джимшер дремлет, положив голову на рюкзак.
Ломгула всё ближе подбирается к тлеющему костру, вот-вот нос себе спалит. Хоть убейте, но не поверю, что сейчас они думают о покорении вершин.
Сверкнула молния. Резко ударил гром.
Джимшер приподнялся. Ломгула залаял.
Опять сверкнула молния, раздался оглушительный треск.
— Погода переменилась, — объяснил я другу.
Ломгула снизу вверх взглянул на меня, словно
сказал с укором: «Да не может быть…»
— Будет дождь, — проговорил дрожащий Джимшер и подложил прутьев в костёр.
— Ничего не поделаешь. Всё равно нам не спать в эту ночь.
Ломгула опять с укором взглянул на меня.
Хлынул ливень как из ведра. Крыша шалаша почти не могла защитить нас. Костёр погас, распространяя чад и дым. Собака закашлялась и заскулила.
— Пошли! — предложил Джимшер. — Крепость пала…
— Делать нечего, надо идти, — поспешно согласился я.
Мы вскинули на плечи рюкзаки, светя себе фонариками, вышли под дождь и пустились под гору. Чихая и кашляя, за нами припустился Ломгула — альпинизм явно пришёлся ему не по душе.
Идём, бредём мы, а дороги не видать. Останавливаемся, озираемся по сторонам — нигде ни огонька.
— Что будем делать? — не без робости в голосе спрашивает Джимшер.
— А кто знает, что делать! В такую погоду в собственном дворе можно заблудиться.
Я посветил на путающегося у меня в ногах Ломгулу.
— Ну, чего смотришь? Чего смотришь? Видишь, темень какая, хоть глаз выколи! А ты кто? Собака! Значит, побегать должен, принюхаться. На то тебе и нюх дан, чтобы в темноте жильё находить…
Он поджал хвост и заскулил. Верно, обиделся. Обиделся — и ни с места.
Дует ветер и сыплет нам в лицо дождь. Словно крупную дробь пригоршнями бросает.
Повернулись мы и пошли в противоположную сторону. То вниз идём, то вверх. То грязь под ногами, то камни. Наконец, в лесу оказались.
— А теперь что делать? — остановился Джимшер.
— Ничего, выберемся, — неуверенно подбодрил его я.
Укрылись мы за деревом, а ветер всё норовит в лицо нам дробь швырнуть.
— В какой стороне осталось село? — спрашивает Джимшер.
— Кто в такой тьме стороны разберёт!.. Надо было хоть компас с собой захватить…
— Э-эх!
И тут случилось чудо — мы услышали лай собаки.